Ранегунда какое-то время молчала.

— Прекрасно, — наконец сказала она. — Вы уверены, что нам грозят неприятности, а я склонна принять ваше мнение к сведению и развернуть работу по устранению у нас слабых мест. Это будет нам на руку. Маргерефа Элрих доложит о нашей активности королю, а тот разрешит нам увеличить число крестьян, увидев, что мы способны надежно оборонять их. Вас это устроит?

— Устроит, — кивнул Сент-Герман. — Если работы будут не показными.

Ранегунда опять засмеялась.

— Разве что самую малость. Я все-таки не понимаю, зачем им стремиться сюда. Зачем расходовать силы, оружие? Частокол очень надежен, стены крепости каменные, а особых богатств у нас не имеется. Вы говорите, нас атакуют? Прекрасно. Но ради чего?

— Чтобы занять эту крепость. Она ваша главная ценность. Захватив ее, эти люди получат возможность контролировать все побережье.

— Но здесь нет гавани, — напомнила Ранегунда, оглядываясь через двор на Балтийское море. — Без кораблей контролировать побережье нельзя.

— Или без множества подвижных маленьких лодок. Устья ближайших ручьев их прекрасно вместят. Пятьдесят развернутых парусов в один миг обратят Лиосан в пиратскую базу, легкой добычей которой станут идущие с востока в Хедаби суда. Разумеется, король Оттон в конце концов наведет здесь порядок, но на это понадобится время. История знает такие примеры.

Ему представились дальние побережья, усеянные пиратскими поселениями — от Греции до Египта, от Бирмы и до Испании.

— Но нам это не грозит, — убежденно сказала Ранегунда. — Иначе маргерефа Элрих учел бы такую опасность и оставил бы здесь много больше солдат.

Сент-Герман, отнюдь в том не уверенный, чопорно поклонился.

— Надеюсь, вы правы, герефа.

Уязвленная, она вскинула подбородок.

— А почему, собственно, должно быть по-другому? Это мой дом, и я знаю о нем все. Вы же здесь иноземец, утративший родину и давно позабывший, что это значит — свой дом.

— Пусть я оторван от родины, Ранегунда, но земля ее продолжает меня защищать, и, значит, мы с ней неразлучны, — спокойно произнес он.

Она покраснела.

— Я не хочу вас обидеть. Я имею в виду, что вы далеки от своего народа и от своей страны и что этот край на нее не походит.

Ее смущение смягчило Сент-Германа.

— Родина для меня теперь только понятие, в этом вы правы. Но такие, как я, накрепко связаны с землей, на которой росли. Без нее мы ничто. — Он печально улыбнулся и добавил: — Позже вы это поймете.

Она, поежившись, отошла от него и снова взглянула вниз, на деревню.

— Весна — бесстыдная лгунья. Она заставляет нас верить, что все идет хорошо. А на деле до урожая еще далеко и кладовые наши пусты после трудной зимовки.

Сент-Герман неприметно вздохнул. Вот и сейчас она уклонилась от важного для нее разговора, упорно отказываясь обсуждать, что с ней станется после могилы. Он покачал головой и сказал:

— Зато весна нас бодрит и многое нам обещает. Уже за одно это не стоит ее порицать.

Ранегунда перекрестилась.

— Пусть Христос Непорочный проследит, чтобы ее обещания сбылись. Тогда я свободно вздохну.

Он тоже перекрестился, затем кивком головы указал на темнеющий вдали лес:

— Там полей нет. И людям, что прячутся в дебрях, надеяться не на что. А нужды их велики.

— Новый нажим? — отчужденно спросила она.

— Напоминание, — поправил он и прибавил: — Потайной ход вами так и не найден, так что о какой-либо неприступности крепости нечего и говорить.

Ранегунда метнула в него жесткий взгляд.

— Он, я уверена, ведет в южную башню. Но не выходит ни в мои комнаты, ни в оружейную, ни в запасной арсенал на шестом этаже. Это уже хорошо. До оружия неприятель не доберется. Под вопросом комнаты Пентакосты и общее женское помещение с ведущими к нему коридорами. Темных углов там не так уж много, но я ничего не нашла.

— Ищите лучше, — посоветовал Сент-Герман. — Я склонен думать, что он проложен в стене… Может быть, прямо у нас под ногами.

— Замолчите! — вскинулась Ранегунда. — Мне и так тошно, а тут еще вы.

— Как вам угодно, — сухо произнес Сент-Герман.

— И… ступайте к себе: мне надо побыть в одиночестве.

— Как вам угодно, — повторил Сент-Герман и пошел к спуску во двор.

— Сент-Герман, — окликнули его сверху. — Возможно, мы позже обсудим этот вопрос.

— Всегда к вашим услугам, герефа, — сказал он, не оборачиваясь.

Спустившись во двор, Сент-Герман двинулся к кузне, раздраженно прикидывая, как велика вероятность морской атаки на крепость. Выводы были неутешительными, ибо зимние шторма улеглись и Балтика сделалась ровной, как прогулочный плац. Гоня от себя мрачные мысли, он долго и яростно бил молотом по разогретым докрасна заготовкам, придавая им нужную — грозную для противника — форму, потом отправился в баню и, смывая с себя сажу и копоть, провел там чуть ли не с час.

Подходя к дверям превращенного в лабораторию склада, он приостановился, прислушиваясь. Наверху, на ступенях, явно кто-то стоял.

— Кто там? — резко окликнул он, уверенный, что это Ингвальт, вновь затеявший слежку за подозрительным чужаком.

Наверху и впрямь прятались. Но это была Пентакоста. Изящная и воздушная, она походила на облачко — в новом желтом камзоле, узоры которого повторяли узоры ее наголовника, и в ослепительно-белой блузе, примятой тяжестью темного золота кос.

— Да будет добрым твой день, иноземец, — сказала красавица.

— И вам желаю того же, высокородная госпожа, — откликнулся Сент-Герман.

— Я знала что вы придете. — Лицо красавицы осветила чарующая улыбка. — Я захотела этого, и вот вы пришли.

— Ну да, — сказал он с некоторым изумлением. — Я тут расквартирован, вот и пришел.

— Нет, — возразили ему, — вас привел сюда мой призыв. — Пентакоста широким жестом обвела лестничную площадку. — Место не имеет значения. Я позвала вас, и вы явились ко мне. Как явились бы в Дании или в Риме — везде. Но в следующий раз будьте порасторопнее. — Она капризно поджала губы. — Вы не спешили. Мне пришлось ждать.

— Очевидно, я просто не слышал вас.

Сент-Герман поклонился. Лихорадочный блеск в глубине глаз чаровницы сказал ему многое, и он поклонился еще раз.

— Слышали. — Пентакоста спустилась пониже. — Вы просто сопротивлялись призыву. — Вновь улыбнувшись, она огладила бедра. — Но в этом теперь нет нужды. И у вас есть возможность одарить меня тем, чего я так страстно желаю и чего, разумеется, не менее страстно желаете вы.

— Наши желания часто губительны, — сказал Сент-Герман, стремясь отвести от себя неожиданную напасть. — Однако, не будь вы замужней женщиной, Беренгар, без сомнения, с большой радостью откликнулся бы на них.