Н-на, сука! — пнув пяткой по голове представителя недостающего звена, надумавшего было подняться, снова укладываю его в нокаут, стараясь не думать о возможных последствиях. А они, последствия, могут быть потом с разных сторон….

Наскоро, секунд за десять, домывшись, оборачиваюсь в поясе полотенцем и выхожу, не вытираясь, прихватив с собой стопку чистой одежды.

Одевшись в спальне, хотел было подождать соседей по комнате, чтобы всё-таки расставить точки в наших непростых отношениях, но…

— Ты новенький, да? — засунув палец в нос и встав в дверях, уставился на меня мальчишка лет десяти с физиономией, напрашивающейся на плакаты о вреде алкоголизма и пьяном зачатии, — Мне физрук сказал за тобой сбегать, чтоб одна нога здесь, а другая там!

— Ну… пошли, — киваю я, стараясь не морщится досадливо. Чего уж теперь… момент упущен!

— Савелов, так? — стоя во дворе, физрук, набычившись, смотрит на меня, явно желая показать, кто есть ху в местной иерархии, — Слушай и мотай на ус, Савелов…

Если отбросить мат и угрозы, то на выходе я получил классическое «Вешайтесь, духи!».

— … дышать будешь через раз, и когда я скажу, ты меня понял, Савелов? Ну! Что молчишь?

— Понял, Валерьян Игоревич, — не спорю я, — всё понял!

— Ну смотри… — многозначительно протянул физрук, — я таких, как ты, умею укорачивать!

— Валерьян Игоревич! — к нему подбежала какая-то девочка, — Там мальчишки…

— Иди, — отмахнулся от меня физрук, теряя интерес, — и смотри, не попадайся мне на глаза!

Ну… я и пошёл. Стараясь не слишком отсвечивать, шатался по территории детдома до самого вечера, изучив все плакаты, стенгазеты и заборы, ну и, разумеется, по мере возможности, закоулки и возможные ходы отступления. Последнее, впрочем, скорее для галочки в графе «Я сделал всё, что смог», потому что местные дадут мне фору в сто очков и всё равно переиграют.

Детей по летнему времени немного, человек, может быть, двадцать. Заболевшие, проштрафившиеся, дежурные… кто есть кто, разбирать не стал, да и детдомовцы не лезут ко мне с общением. Последнее, к слову, не радует, такая вот незримая зона отчуждения говорит о многом.

Соседи по комнате и этажу будто испарились с территории, но вероятнее всего, просто отлёживаются где-нибудь в укромном месте, стараясь не попасться мне на глаза. Я не обольщаюсь, это ещё не победа, а всего лишь первый раунд, вечером будет второй, и что там дальше, Бог весть, но скорее всего, ничего хорошего.

Жара и собственные нерадостные мысли раскалили мою голову к вечеру до предела. Подумалось было сходить в медпункт, но вспомнил о безымянном психиатре, который всю медицину будет трактовать в однозначно невыгодном для меня направлении, и передумал. Чревато…

К вечеру вместе со всеми, но при этом отдельно, потянулся в столовую. Большое, типовое советское помещение, мало чем отличающееся от таковой пионерском лагере. Большая, намертво пропахшая комбижиром, кислой капустой и прочими вещами, которые без лишних слов говорят о том, что в СССР всё лучшее — детям!

Длинные столы, лавки, изрезанные и как бы не погрызенные поверхности. Впечатление не то чтобы гнетущее, но и не радостное.

Еда, впрочем, почти нормальная — классические серые макароны, невнятное, очень жилистое мясо в коричневом соусе, хлеб и компот из сухофруктов. Испортить такое почти невозможно, но нельзя сказать, что повара не старались.

Порции, впрочем, достаточно большие, и добавку желающим клали щедро. Желали почти все, и не ели даже, а жрали, что значит, не каждый день такой праздник, с добавками.

Задерживаться в столовой не стал и вышел, провожаемый взглядами так, что аж спину жжёт. Я и днём, пока шатался, почти никогда не был один. Всегда или кто-то в отдалении маячил, или физиономия в окошке, или на худой конец, ощущение буравящего спину острого взгляда.

Шаги, очень уверенные, и я бы даже сказал, хозяйские, нарочитые, я услышал издали. Усмехнувшись криво, поднялся с кровати, и, подхватив вафельное полотенце, в котором бережно завёрнут подобранный сегодня днём металлический прут, вышел в коридор.

Страшно… и откровенно говоря, до чёртиков! Ни в этой, ни в прошлой жизни я никогда так не боялся, как сейчас. Бывало всякое…

… но нет ничего хуже, чем малолетки, не имеющие по возрасту тормозов. Особенно если у некоторых — диагнозы…

Сейчас тот самый случай, когда ВСЁ хуже. Ситуация заведомо проигрышная, которою, наверное, невозможно просчитать логически. Слишком много переменных…

— Ковбой, бля, — хохотнул кто-то из подошедших, на что я невольно усмехаюсь. Ну да, похоже… одинокий ганфайтер против толпы, классика!

Здесь, правда, не пустыня и не улица в городке Дикого Запада, а не слишком широкий коридор, лампочки через раз над головой, и распахнутые двери спален, из которых кое-где торчат любопытные головы, жаждущие крови и зрелищ. А так один в один! Дух, так точно соблюдён…

— Ну что, — начал главный, крепкий парень в кепочке набекрень, перекидывая нож в руках.

— Ну что, сука… — повторил он, и миньоны, стоящие по бокам и за спиной, поддержали вождя репликами разной степени уместности.

Неожиданно он замолк, сдвинул кепку на затылок и прищурился неверяще.

— Моше? — неуверенно сказал он, — Даян?

— Ну, допустим, — отвечаю, и не думая расслабляться. Подходцы, они перед дракой всякие бывают… — Меня и так назвали.

— Ребята, ша! — нож исчез, как и не было, и вожак, не раздумывая, повернулся ко мне спиной, — Это Моше Северный! Сам!

[i] Ленинский призыв в партию Ленинский призыв в партию, массовый приём в РКП(б) передовых рабочих в 1924, происходивший в связи с кончиной В. И. Ленина.

Глава 16

Лишенцы

Собрались в старой, давно заброшенной кочегарке, проскользнув в низенькое, но довольно-таки широкое и невероятно грязное оконце, расположенное почти у самой земли. Я, всё ещё настороженный и не доверяющий никому и ничему, скользнул вслед