э-э-э… – я лихорадочно подыскивал сравнение для юного Перси, – глупому, долговязому, как аист, голенастому птенцу?

Захлопнув дверь, я избавил себя от немыслимого пекла и ненавистного зрелища. Уолси пребывал в замешательстве.

– Он всего лишь глупый юнец! Вы боитесь мальчишек? – подначивал я прелата. – А что бы вы делали, если бы вас выбрали папой?

– Хорошо, ваше величество. Я сообщу ему.

Вокруг меня теснилась толпа. Назойливое внимание внутри и пытка снаружи. Пора бежать. Стены зала тисками сжимали мне грудь, потолок придавливал к земле.

– Я прикажу снести это вместилище сумрачной духоты, – бездумно заявил я, – и выстроить на его месте новый, просторный и светлый Большой зал.

Уолси выглядел совсем несчастным. Должно быть, сообразить не мог, в чем же он просчитался.

Сам не свой от возбуждения, я вытащил дарственную на Хэмптон-корт.

– Благодарю вас за подарок, – сказал я. – Но вы можете оставаться в нем пожизненно. Он по-прежнему в вашем распоряжении.

Кардинал напоминал больного бычка, избавленного от страшной участи на пороге скотобойни. (Почему-то в тот день мне на ум приходили сравнения только из царства животных!) Он сделал щедрый жест, должным образом все оформил, однако не предполагал, что придется так расплачиваться.

– Благодарю вас, ваше величество, – отвесил низкий поклон Уолси.

– Так покончите с этой помолвкой, – бросил я напоследок, решительно направившись к выходу.

Проезжая верхом по двору к реке, где ждал королевский баркас, я заметил кайму цветущих желтых бархатцев, и это вызвало у меня досаду. Мы отчалили, и всю дорогу до Лондона с берега посмеивались надо мной золотистые лютики, весело и нагло покачивая своими головками под солнцем нового лета.

Прошел месяц. Уолси ничего не докладывал мне о порученном деле, и я не встречался ни с новоявленным виконтом Рочфордом, ни с его дочерью. Обычно в середине лета я проводил рыцарские турниры и борцовские состязания, однако на сей раз они не привлекали меня. Вместо этого я погрузился в мрачное уныние и принялся копаться в потемках собственной души.

«Мне тридцать пять лет, – думал я. – В этом возрасте отец уже одержал ряд доблестных побед и взошел на трон. Он покончил с войнами. У него родились сыновья и дочь. Он подавил мятежи и уничтожил самозванцев. А что сделал я? Вспомнят ли потомки меня добрым словом? Описывая мою жизнь, хронисты укажут лишь одно: он унаследовал трон от своего отца, Генриха VII…»

Я чувствовал себя беспомощным узником, рожденным в этот мир против собственной воли. Конечно, я мог устраивать пышные торжества, командовать армиями, повелевать людьми, возвышать и низвергать их… и тем не менее оставался пленником естественных потребностей. Чего стоила одна моя бездетная супружеская жизнь! Может, отец стыдился бы меня? А как бы он сам поступил в моем положении? Хотя для него это было бы невероятно! Но мне так захотелось поговорить, посоветоваться с ним…

На смену этим безотрадным размышлениям приходило острое желание видеть госпожу Болейн. Непрестанно я вспоминал, как она стояла на помосте у замка (меня не волновало то, что я видел ее в саду с Перси), и в результате ее образ начал выцветать, словно наряд, слишком долго висевший на солнце. Я так долго думал о ней, что не мог больше мысленно представить желанный облик.

Очевидно, необходимо увидеть Анну еще раз. Ради чего? Этим вопросом я не озадачивался. Ради того, чтобы потускнело очередное воспоминание? Нет. Это я знал наверняка. Уж если я увижу ее вновь, то это будет не ради мимолетной встречи, но ради… ради чего?

Я послал за Уолси. Его сдержанные дипломатические сводки текли в мой кабинет нескончаемым потоком, но в них не упоминалось о моем тайном поручении. Он ведь понял мое указание. Неужели ему не удалось выполнить его?

Кардинал прибыл точно к назначенному часу. Как обычно, идеально причесан, одет и надушен. Добираясь до моего кабинета, он успел избавиться от армии вездесущих слуг, коих сам имел множество.

– Ваше величество, – почтительно произнес он с традиционно низким поклоном.

Выпрямившись, кардинал внимательно взглянул на меня, видимо ожидая вопросов о положении дел Франциска, Карла или папы.

– Генри Перси… – начал я и смущенно умолк.

Мне не хотелось, чтобы Уолси догадался, как важно для меня это дело.

– Помнится, мы говорили с вами о плачевной связи сына графа Нортумберленда и дочери виконта Рочфорда… – небрежно продолжил я. – Полагаю, вы все уладили. Я же поручил вам разобраться с этим.

Он с многозначительным видом подошел ближе, на редкость проворно для его комплекции, и доверительно сообщил:

– Да, все исполнено. Несмотря на то что финал протекал весьма бурно. Я вызвал к себе молодого Перси и сообщил, как он неподобающе себя ведет, путаясь с такой глупой простушкой, как госпожа Болейн…

Тяжело отдуваясь, прелат нависал надо мной. Неужели я, не поморщившись, проглотил то, что он сказал? Как у него язык повернулся назвать Анну глупой простушкой! Однако я заметил, что кардинал не сводит с меня глаз.

– …без дозволения своего батюшки. Я заявил… – тут он вытянулся в полный рост, надувшись, как свиной бурдюк, – вот что: «Ваш отец будет страшно разгневан, поскольку он, как мне известно, уже сговорился о другой, гораздо более подходящей для вас помолвке». Тут парень побледнел и смутился, как ребенок… Ваше величество, вам дурно?

Уолси озабоченно бросился ко мне, но я, невзирая на головокружение, сумел дойти до ближайшего кресла и опустился в него.

– Нет… Прошу вас, продолжайте, – отрывисто проронил я.

– Да, да. Мне пришлось пристыдить его, но в конце концов он признал мою правоту. Пришлось даже пустить в ход угрозы. Он сказал, что они с леди Болейн… минутку, лучше я точно воспроизведу его слова: «Наш роман зашел столь далеко и о нем знало так много достойных свидетелей, что я не представляю, как можно теперь отказаться от нее, не погрешив против совести». На что я возразил…

Неужели он овладел ею? Не этот ли грех Уолси имел в виду? Я с силой вцепился в резные подлокотники, и их острые завитушки больно впились мне в пальцы.

– …«Вам, безусловно, известно, что мы с королем легко справимся с таким мелким делом. Ведь нам приходилось вести переговоры с императором и составлять документы…»

– Понятно, Уолси. Ближе к делу…

Он явно расстроился, что ему не дали напомнить о своих дипломатических победах. Но я, в отличие от бедняги Перси, мог запретить Уолси пускаться в бесконечные похвальбы. На мгновение я даже посочувствовал юнцу.

– Генри распустил нюни. Заявил, что любит простушку. Утомительное поручение, ваше величество. Он продолжал нудить о любви и готовности во что бы