Ошеломленный, кипящий от гнева, услышавший от директора красочные подробности Шаса вел ревущий «ягуар» по нижним склонам Столовой горы к Вельтевредену.

Он с самого начала неодобрительно отнесся к женщине, которую Тара поселила в коттедже. В ней было все, что он презирал: большая отвислая грудь, глупые претензии на передовые взгляды и артистичность. Картины ее были отвратительны, пестрая мазня и детская передача перспективы, а отсутствие таланта и вкуса она пыталась скрыть за португальскими сигаретами, сандалиями и кричаще яркими юбками. Он решил вначале разобраться с ней.

Однако она бежала, оставив коттедж в полном беспорядке. Столкнувшись с этой неожиданностью, Шаса весь свой нерастраченный гнев донес до большого дома и, ворвавшись в прихожую, с криками стал искать Тару.

– Где этот паразит? Я спущу ему шкуру с задницы!

Остальные дети, все трое, смотрели через перила с галереи второго этажа. Они были в ужасе. Огромные глаза Изабеллы напоминали глаза диснеевских оленей.

Шаса увидел детей и крикнул:

– Немедленно марш по комнатам! Это касается и вас, барышня! – Они сделали приседание и разбежались. А Шаса вдогонку крикнул: – И скажите брату, что я немедленно хочу его видеть в оружейной.

Все трое побежали в детское крыло: каждому хотелось первым передать ужасную весть. Оружейная была семейным эквивалентом зеленой площади в Тауэре, где совершались казни.

Гаррик добежал первым и заколотил в дверь комнаты Шона.

– Отец требует тебя немедленно… – закричал он.

– В оружейную… – подхватил Майкл, а Изабелла, которая безнадежно отстала от братьев, задыхаясь, пропищала:

– Он спустит тебе шкуру с задницы!

Она раскраснелась, дрожала от возбуждения и очень надеялась, что Шон, после того как папа выполнит угрозу, покажет ей свой зад. Она не могла представить себе, как это будет выглядеть, и гадала, сделает ли папа из спущенной шкуры ковер на пол оружейной, как из шкур зебр и львов. Это было самое волнующее событие за всю ее жизнь.

В прихожей Тара пыталась успокоить Шасу. За время их брака она лишь раз или два видела его в такой ярости, и всегда речь шла о семейной чести и угрозе доброму имени. Ее усилия оказались тщетны. Он устремил на нее свой единственный сверкающий глаз.

– Будь ты проклята, глупая баба! Это твоя вина. Это ты настояла на том, чтобы поселить ее в Вельтевредене!

Шаса ворвался в оружейную: его голос отчетливо долетал до Шона, который спускался по лестнице, собираясь с духом, чтобы встретить наказание. До сих пор стремительное развитие событий захватило Шона так врасплох, что он не мог ясно думать. И теперь, спускаясь, напряженно размышлял, готовясь защищаться. Миновал мать, все еще стоявшую на черно-белых мраморных плитах посреди прихожей, и Тара напряженно и ободряюще улыбнулась.

– Я пыталась помочь, дорогой, – прошептала она. Они никогда не были близки, но гнев Шасы сделал их союзниками.

– Спасибо, мама.

Шон осторожно постучал в дверь оружейной и, услышав отцовский рык, открыл ее. Старательно закрыл за собой и прошел на средину львиной шкуры, где остановился и вытянулся.

Наказания в Вельтевредене вершились по раз навсегда установленному ритуалу. На стол для ружей выкладывали пять хлыстов для верховой езды, все разной длины, веса и способности причинить боль. Шон знал, что отец будет театрально выбирать хлыст, который как бы подходил для такого случая, и сегодня почти несомненно возьмет самый длинный, с рукоятью из китового уса. Шон невольно взглянул на кожаное кресло у очага: ему прикажут лечь туда и взяться за задние ножки. Отец – игрок в поло, игрок международного класса, у него запястья как стальные пружины, и по сравнению с его ударами трость директора школы кажется пуховкой.

Шон намеренно отогнал страхи, поднял подбородок и спокойно посмотрел на отца. Шаса стоял перед очагом, сцепив руки за спиной, и покачивался на пятках.

– Тебя исключили из Бишопа, – сказал он.

Хотя директор во время длинной нотации не говорил об этом, для Шона новость не стала неожиданностью.

– Да, сэр, – сказал он.

– Мне трудно поверить в то, что мне о тебе рассказали. Правда ли, что ты устроил спектакль с участием своим… и этой женщины?

– Да, сэр.

– И позволил друзьям смотреть?

– Да, сэр.

– И брал с них за это деньги?

– Да, сэр.

– По фунту с головы?

– Нет, сэр.

– Что значит «нет, сэр»?

– По два фунта, сэр.

– Ты Кортни. Все, что ты делаешь, отражается на всей семье. Ты это понимаешь?

– Да, сэр.

– Да что ты заладил! Ради всего святого, как ты мог?

– Это она начала, сэр. Сам бы я до такого не додумался.

Шаса смотрел на сына, и вдруг его гнев испарился. Он вспомнил, как сам почти в таком же возрасте стоял перед Сантэн. Она не стала его бить, но заставила принять ванну с лизолом и подвергла унизительному медицинскому осмотру. Он помнил девушку, бойкую шлюшку на год или два старше его, с выгоревшими на солнце волосами и озорной улыбкой – и едва не улыбнулся сам. Она высмеивала его, дразнила и заставила наделать глупостей, и все же он чувствовал странное ностальгическое тепло. Его первая настоящая женщина… можно забыть сотни других, но первую – никогда.

Шон увидел, что гневное выражение из глаз отца исчезло, и решил воспользоваться этой переменой.

– Я понимаю, что стал причиной скандала, связанного с семьей, и знаю, что должен получить по заслугам… – Отцу это понравится. Одно из его любимых выражений «Принимай, что заслужил, как мужчина». Он видел, что отец еще больше смягчился. – Я понимаю, как глупо себя вел, но хочу