Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Мне плевать на рыбу! Стиверс! Мне нужен Стиверс!
Щука улыбнулся. В свете керосиновой лампы его зубы сверкнули фальшивым серебром. Первый его страх почти прошел и здесь, в окружении знакомых стен, он явно ощущал себя более уверенно. Видимо, уже сообразил, что это не налет конкурирующих бандитов, промышляющих тем же делом, не сведение счетов и не ограбление.
- Да тут Стиверс, внизу. Берете? Или мне посветить?
Герти, сдерживая дыхание, наклонился над аквариумом.
И увидел мистера Стиверса.
Он больше не был мистером Стиверсом. Он был чем-то, что когда-то состояло с мистером Стиверсом в биологическом родстве. На дне аквариума, сопя, фыркая и пуская пузыри, лежала огромная рыбина.
Которая не была рыбой.
В ней еще угадывались контуры человеческого тела. Слишком широкая для рыбы морда, слишком узко посаженные глаза. Чешуя, покрывавшая ее тело, выглядела странно – слишком прозрачная, слишком тонкая. Сквозь нее виднелись кости. Не рыбьи кости. В рыхлой мякоти рыбьего тела отчетливо просматривались лучевые кости человеческого скелета, тающие по краям. Жабры, треугольные, непривычной формы, жадно хлебали воду вперемешку с воздухом. Хвост. Герти, мертвея, увидел, что хвост образуют сросшиеся под странным углом берцовые кости. А плавники, которыми рыбина упорно работала, не были плавниками. Скорее, это были человеческие кисти, между пальцами которых возникли серые чешуйчатые перепонки. Они даже двигались по-человечески, сохраняя подвижность в распадающихся суставах. На покатой голове рыбы торчали клочья человеческих волос, развевающихся в воде подобно водорослям. А в пасти ее Герти увидел зубы. Желтые от табака крупные зубы, стучащие друг от друга. На одном из них Герти разглядел неровную свинцовую пломбу.
И глаза.
Не рыбьи. Не человеческие. Большие, прозрачные, с плавающим черным зрачком.
Щука откровенно забавлялся.
- Ну так что, будете брать? Может, вам он не целиком нужен? Что прикажете, хвостик, филе?..
Герти задохнулся от ужаса и отвращения. Получеловек-полурыба пялился на него из-под воды равнодушным взглядом. Щука, откровенно забавляясь, наблюдал за ними. Всю ненависть к нему и весь страх без остатка Герти вложил в одно-единственное слово, железом зазвеневшее во влажной темноте подвала:
- Канцелярия.
Черное волшебство, заключенное в этом слове, произвело свое обычное действие. Щука, мгновение назад державшийся дерзко и даже развязно, мгновенно оплыл, потерял цвет, как рыба, пролежавшая на прилавке несколько дней. Даже запах, как будто, от него пошел с тухлинкой.
- Шутить из-зволите?..
- Полковник Уизерс, Канцелярия, - повторил Герти со злорадством, наблюдая, как Щука трепыхается в невидимой, но отчего-то хорошо ощущаемой, хватке, - Сейчас мы с тобой отправимся в Майринк, и там тебя поучат хорошим шуткам. Там любят таких парней, как ты.
- Позвольте…
- Отвечай на вопросы! Это и есть Стиверс?
- Клянусь, это он и есть! Собственной персоной… Уже три дня, как нырнул, говорю ж вам… - зачастил Щука, - Рыбьим жиром себя довел. Я ему говорил, брось ты это, старик, кто за рыбий жир взялся, тому на дне жить, да только ж знаете его… У него уже на груди чешуя расти начала, а он все посмеивался. Дно для слабаков, говорил он, парня вроде меня так запросто туда не отправишь. Нет уж, я еще поплещусь… Да, так говорил. А потом все. Дышать уже не мог, добро, что жабры открылись. Ну, я его и…
Дурнота рассасывалась медленно, точнее, она даже не рассасывалась, а растекалась подобием нефтяной лужи по водной поверхности. В черной липкой жиже вяло трепыхались мысли, еще недавно бывшие упорядоченными и уверенными. Герти смотрел на человека-рыбу, ворочающегося на дне зловонного водоема, и ощущал себя так, словно это он сам оказался по шею в подобной дряни…
- А что… - ему пришлось прочистить горло, стиснутое спазмом, - Что вы… кхм… дальше с ним будете делать?
Щука насупился.
- Да как обычно. Подержать еще с месяц, чтоб дошел и…
- Что «и»?
Револьвер в руке грозил вот-вот сломать пальцы, до того он сделался тяжел.
- Ну, наверх подать, - мотнул головой Щука.
- То есть?..
- А что ж такого? Ну не в море же его выпускать? Он уже и имени своего не помнит, и сущность в нем вся рыбья. Некоторые, между прочим, такое мясо любят. Говорят, чуть жестче, чем обычное, но и плавается после него иначе. Ощущения вроде как другие…
Герти вырвало на каменный пол. Несмотря на то, что добрых полминуты он пребывал в абсолютно беззащитном состоянии, Щука даже не попытался завладеть оружием или броситься наутек. То ли его сдерживало присутствие молчаливого Муана, то ли произнесенное и до сих пор висящее в воздухе слово – «Канцелярия». Когда Герти наконец прокашлялся, вернув способность воспринимать окружающий мир, Щука, угрюмый и молчаливый, ждал своей участи с рыбьей безучастностью.
- Достаньте бочку, - приказал ему Герти, ее немного пошатываясь, - И кусок брезента, пожалуй.
- Вы хотите его вытащить?
- Вытаскивать его будете вы. Муан вам поможет.
- Слушайте, мистер… Это ведь глупо. К чему вам он? На уху?
- Это уже не вам решать. Приступайте.
Но приступить они не успели.
Щука только лишь нашел рассохшуюся пивную бочку, как сверху, искаженный осклизлым камнем, донесся шум. Нехороший шум, слишком резкий и внезапный. Напоминающий звук распахнутой двери. Герти напрягся. Судя по всему, кто-то только что вошел в притон. Ничего странного в этом не было, ночь только лишь начиналась, а ценителей рыбы, судя по всему, здесь столовалось немало. Просто очередной обитатель Скрэпси, похожий на выкинутый приливом обломок кораблекрушения, вознамерился отведать рыбьего мяса. Может быть, как раз особого мяса, немного жестковатого…
То, что это был не обычный посетитель, Герти понял слишком поздно, увидев Щуку, чье лицо мгновенно побледнело, практически сравнявшись в цвете с мучным червем. Только тогда он понял, что судьба, решившая, видимо, что еще не вдоволь наигралась с Гилбертом Уинтерблоссомом, нанесла еще один роковой удар.
Во-первых, голос громилы с лупарой, доносившийся в подвал отрывистыми звуками, выражал не презрение, а самое искреннее почтение. Можно было подумать, что в притон под покровом ночи пожаловал инкогнито наследный принц. Во-вторых, имелась и свита. С холодеющим сердцем Герти определил, безошибочно, как загнанный зверь, что людей наверху стало гораздо больше. Под их ногами скрипели половицы, их голоса гудели, то зло, то весело, вот уже кто-то застучал требовательно по стойке…