litbaza книги онлайнКлассикаЖар-птица - Николай Кузьмич Тиханов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 90 91 92 93 94 95 96 97 98 ... 106
Перейти на страницу:
на Рамодина. — Шипит и шипит, как самовар.

Напоив чаем, Наташа повела нас на Сивцев вражек, где жили Георгий Петрович с Машей. После озноба у меня поднялась, видимо, температура. Все мне казалось ненастоящим, а будто во сне. Вот я сейчас проснусь и окажусь дома, как после моего путешествия по деревням на тройке с незабвенным Мироном. Наташа с Рамодиным дорогой мне что-то говорили, и я им отвечал невпопад, и они смеялись. Но мне было не до смеха. Пришел в себя, когда мы подошли к Машиной квартире.

Маша была дома. Она обняла меня и заплакала.

— Да ты что? Что с тобой?

— Ничего, ничего, родной. Все хорошо. Это я от радости.

Наташа с Рамодиным посидели немного с нами и, распростившись, ушли домой.

— А где же Георгий Петрович?

— Разве его теперь застанешь дома? То в Совете, то в комитете, то на заводе. Да и всем хватает работы, меня тоже трудно застать...

— Тебе куда-нибудь идти?

— Нет, дорогой мой, я никуда не пойду. Я позвоню только Георгию Петровичу, чтобы не ждал меня. У нас на ткацкой фабрике сегодня собрание должно быть. Ну, там у меня надежные женщины есть, проведут...

— Какая ты добрая, Маша. А то, может быть, сходить к ткачихам?

— Я же соскучилась по тебе, родной мой. Ну, расскажи, как ты живешь, как у тебя дома?

— Пишут. Разъехались все. Остались мать да бабушка. Воюют с Семеном Ивановичем. Помнить, я тебе говорил, у нас в селе такой брюхан есть, лавочник, все наставлял меня на путь праведный...

— Ты отпуск взял? — спрашивает Маша.

— Нет, мы на фронт с Рамодиным едем.

— На фронт? — беспокойно переспросила она и перестала перетирать посуду. — Это обязательно?

— Другим обязательно, почему же нам не ехать?

— По-моему, и другим не обязательно, — с возмущением сказала она. — Скоро уже три года, как воюют! Мучается народ. А у женщин больше сил не хватает.

— Верно!

Я рассказал ей про ту женщину, которая от горя сошла с ума, называла себя хранительницей ветров и туманов. И нет больше слез, чтобы оплакивать погибших сыновей.

— Это ужасно, — вздохнула Маша. — Но отольются эти слезы... Вот царя уже нет.

— Царя нет, а война все идет. Что же изменилось?

— Скоро изменится...

Она продолжала прибирать на столе и смотрела на меня с такой нежностью, что у меня замирало сердце.

— Помнишь, мы об этом говорили, когда я в первый раз пошел к Георгию Петровичу?

— Как не помнить! Я тебя вела, а ты упирался... Ой, какой же ты смешной был...

Видя, что я не очень в большой восторг прихожу от этих воспоминаний, она обняла меня, засмеялась.

— Ну, не буду, — сказала она заглядывая мне в глаза и прикладывая руку ко лбу. — Да у тебя жар. Ты болен.

— Немного простыл, должно быть, дорогой... Пустяки.

— Давай-ка смеряем температуру.

— Ну вот, этого-то я больше всего и боюсь — мерить температуру, ложиться в постель, вызывать доктора. Мне же нельзя болеть. Понимаешь? Мне завтра ехать надо.

— Ничего, ничего, не нужно ворчать, — уговаривала Маша, ставя мне градусник под мышку.

Я опять вспоминаю про Георгия Петровича.

— Мне бы очень нужно повидать его, может, ты ему позвонишь?

— Конечно, позвоню, — отвечает она, вынимая через несколько минут градусник. — Ого, тридцать девять и три. Прими-ка вот подсолнечных капель и ложись в постель. А я займусь обедом.

Я вдруг почувствовал какую-то особенную слабость, и меня действительно потянуло прилечь.

4

Проснулся я весь в поту.

За столом, спиной ко мне, сидел Георгий Петрович и что-то писал. Я сел, кровать жалобно заскрипела. Он оглянулся.

— Ага, проснулся. Вот хорошо. Ну, здравствуй, здравствуй, — говорил он баском. — А ну-ка я погляжу на тебя... О‑о! Молодец, молодец! Вырос, возмужал. А как я?

— И вы переменились, будто покрепче стали, выросли, — пытаюсь шутить я.

— Так, так. Это хорошо, когда человек растет. Я, брат, большой университет прошел. Бутырки, Красноярск, Туруханск — вот мои классы. Побывал и в тех краях, где дядя Миша ваш подвизался. Славные места. Скоро там, да и не только там, а и везде, развернется такая жизнь, так забурлит, что любо-дорого. Енисей — это просто чудо. Представь себе, вдруг бы наша спокойная величавая Волга понеслась со скоростью пассажирского поезда. Таков Енисей. Глядя на него, заражаешься силой, энергией, хочется работать, жить... — Помолчав немного, он спросил: — Ну а как ты живешь? Как солдаты?

— У меня все то же: служба, армия. Сначала тихо у нас было, все думали да гадали, не знали, как и откуда начинать, но вот приехал Антон...

— Завалишин?

— Ну да! И дело пошло. По-настоящему пошло!

Я рассказал, как у нас проходила Февральская революция, какие события произошли в полку, как арестовали командира полка.

— Молодец Антон, молодец! Это же опытный человек. Так ты говоришь, он там остался? Ну что же, это неплохо. Смотрю я, здорово все выросли, ей-богу. Выпрямляется народ.

— А война-то вот продолжается, — сожалею я. — Даже революция не помогла.

— Это не та революция. Это были цветики, красные бантики, и вообще не наш праздник. Наш праздник еще придет. Ведь Ленин приехал, слыхал небось? А уж он знает, как дело вести. Тезисы его читал?

— Да нет, где же!

— Ну ничего, я вам подберу литературу, солдаты довольны будут.

Вошла Маша и очень удивилась, что я разговариваю как ни в чем не бывало.

— У него же температура тридцать девять и три... Ну чего ты встал c постели?

— Пропотел, все прошло.

— Не верю, дай поставлю градусник.

Градусник показал тридцать шесть и шесть.

— Это значит, у тебя малярия, — заключила Маша, — Постой, где-то у меня хина есть, — сказал Георгий Петрович. — Сейчас мы эту самую малярию угостим...

Я принял хины и продолжал

1 ... 90 91 92 93 94 95 96 97 98 ... 106
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?