несколько книг и кувшин воды со стаканом. Приподнимаюсь, наливая себе в стакан воды и осматриваю чистую комнату, вылизанную до неузнаваемости. Он рылся в моих вещах?

Первая волна гнева разбивается об солнечное сплетение, сбивая моё дыхание. Со звоном отставив пустой стакан, открываю верхний ящик тумбы… И ничего не обнаруживаю. Предсказуемо. Он точно облазил каждый угол дома, чтобы лишить меня последнего шанса оставаться в собственном рассудке.

— Где лекарство?

— Я смысл твои колеса с унитаз. В доме находятся только успокоительные чаи из ромашки и мелиссы. Тебе заварить? — до бесстыжего легко спрашивает Бессонов, словно, не замечая моего гнева.

Я поднимаюсь и сажусь, нервно растирая своё лицо. Устало упираюсь локтями в колени, ощущая дикую усталость. Всё-таки от долгих снов я устаю больше, чем от мойки пола на СТО, заляпанного мазутой.

— Какой же ты… — шепчу я, зарываясь пальцами в волосы, но не нахожу слов. Их слишком много, а говорить нет сил. Язык словно онемел. — Зачем ты лезешь ко мне? — задаю риторический вопрос себе под нос, пытаясь понять его очередную игру, правил которой не знаю.

— Помнишь, я как-то сказал: когда ты станешь моей — больше не отпущу? — напоминает он мне слова того рокового вечера, который позже перевернул мою жизнь вверх-дном.

— Я похожа не зверушку? — огрызаюсь, повернувшись к нему. — Или вещь личного пользования?! — взрываюсь я, откидывая одеяло.

Меня снова накрывает эмоционально…

— Ты похожа на девушку, которой нужна помощь, — он перехватывает меня за плечи, не позволяя встать. — Расскажи мне, что происходит с тобой. Где ты взяла колеса? Родители сказали, что ты не выходишь из дома.

— Где беру, там уже нет! — шиплю, дергая плечами. Кирилл укладывает меня на спину и прижимает к своему боку, утыкаясь носом мне в макушку.

— Это хорошо, что уже нет. Несколько дней будет штормит эмоционально, но все уляжется. Обещаю… Вместе мы справимся.

— Запихни свои обещания в свою жопу, Бессонов, — бью по его груди, и ворочаюсь по постели. — Ненавижу тебя!

— Знаю, Лисичка. Я уже давно с этим смирился, — бесконтрольно замахиваюсь в желании стереть его ухмылку с лица. Пощёчина прилетает знатная, шумная. На мгновение замираю и затаиваюсь, ожидая в ответ… Как в тот вечер.

Бессонов несколько секунд смотрит в мои глаза, которые точно широко раскрыты от шока, а затем гортанно смеется, сбивая меня с толку. Мои губы дрожат, а лицо моментально заливается слезами от унижающей обиды. Почему он смеется? Что смешного? Почему он не злится так, как я?

— Тебе нужно хорошо поесть, чтобы бить мои щеки, а не гладить, как сейчас, — он убирает мои волосы, прилипшие к мокрым щекам. — Давай хотя бы поужинаем? Даже страшно предположить, когда ты в последний раз ела.

Затихаю, не в силах понять, зачем подняла на него руку… Он, кажется, даже не заметил. Обращается ко мне с нежностью, улыбается и даже глаза смотрят на меня с грустным теплом. Но зачем он сейчас так старается помочь, когда сам показал, что я никто для него?

Его щека наливается румянцем. Нет, всё же я знатно его приложила. Просыпается чувство стыда, но оно тушится под холодным напором неконтролируемой агрессии.

Кириллу не нужно моё согласие. Он берет меня за руку и практически вытряхивает из постели, накинув на плечи мой махровый халат. Если он будет делать так каждый раз, точно приложусь не ладонью к щеке, а коленом к паху! Скрипя зубами, пытаюсь заглушить ярость холодной ненавистью. А затем смотрю на свои колени, обращая внимание на наложенные повязки. Вот чёрт. Я что, даже не почувствовала, что он обрабатывал мои ссадины? А лекарство-то не слабо сажает меня на цепь Морфея!

Мы заходим на кухню, и я сразу же вижу правильно сервированный стол. Скептически осматриваю каждую деталь и с удивлением понимаю, что придраться не к чему. Довольно странно, учитывая, что обычно Бессонов не является поклонником сервировки и редко берет нож, когда садится за стол. Кирилл отодвигает мне стул, на который я неохотно сажусь, и наблюдаю, как он хлопочет на моей кухне.

— Так тебя наняли не только как мою няньку, но ещё уборщицу и кухарку? — не сдерживаюсь я от едкого комментария, когда на столе оказывается запеченная курица прямо из духовки и легкий салат из овощей.

Бессонова, кажется, не задевает мой комментарий. Вместо любых слов, парень обезоруживающе улыбается, пропуская мои колкости мимо ушей. Кирилл лично нарезает курицу и накладывает мне её в тарелку, добавляя салат. Порция небольшая, но больше я бы и не съела. Бессонов, несмотря на то, что бесконечно раздражает, как-то догадывается о моих желаниях.

— Только не бросайся. Если не понравится — я доем, — позволяет он себе шпильку. Кирилл сел напротив, взяв в руки столовые приборы. — Приятного аппетита.

В рот набегает слюна. Я действительно проголодалась… Но уступать так просто Бессонову я не то, что не могу, а даже больше — не хочу.

Неужели он думает, что может прийти и помыкать мой? Думает, что я забуду всё, что он сделал? Думает, я забуду, как он мне угрожал и скинул со своей неадекватной актрисы в сугроб снега? А этот его дружок, Артём, тоже не далеко пошёл — его явно Бессонов натаскал в правильном поведении с девушкой.

— Угощайся, — безразлично отзываюсь я, откинувшись на спинку стула и складывая руки под грудью.

— Спасибо, Лиса. Очень вкусно. Не хочешь попробовать?

— Арине тоже готовишь завтраки и ужины? Или у тебя теперь график? — передергиваю я.

Бессонов застывает с ножом в руке, прекратив терзать кусок мяса. Он метнул в меня лукавый взгляд.

— Ревнуешь, Лиса? — делает он вывод, который мне совсем не нравится.

— Интересуюсь, — хмурюсь в ответ на его самодовольную улыбочку. — Долго ещё здесь собираешься отсиживаться?

— До приезда твоих родителей, — Бессонов с аппетитом продолжает ужинать, а я стараюсь не смотреть на еду. — А там посмотрим… Может, меня и впрямь наймут твоей нянькой.

— Я превращу твою жизнь в Ад, Бессонов.

Всё было бы замечательно, даже моя весомая угроза отобразилась на его удивленном лице, если бы мой желудок яростно не забурчал в этот неподходящий момент. Кирилл делает вид, будто ничего не слышит в оглушительной тишине, и продолжает нарезать мясо. Взгляд его снова мягкий, сожалеющий…

Пусть себя лучше пожалеет, ведь я на грани того, чтобы вонзить в него вилку!

— Чавкаешь, как неандерталец, — рыкнула я, слыша неприятные для меня звуки. Придираюсь от бессилия и раздражения, а ещё от обиды. Как только родители додумались меня оставить с парнем одну дома, который сам довёл меня до такого состояния? Хотя, не