— Кто его знает, — ответил Менедем. — Давай поднимать людей. Чем больше мы успеем сделать до того, как начнется жара, тем лучше. Одно хорошо… — Он засмеялся. — Недостатка в пресной воде мы сегодня испытывать не будем.

— Это верно, — согласился его двоюродный брат.

* * *

Готовясь отчалить, Менедем наставлял команду:

— Когда я отдам приказ «весла на воду», гребите как следует. Наше судно должно очутиться на открытой воде к тому времени, как поравняется с пристанью ниже по течению, прежде чем течение нас на эту пристань снесет. Двигаться здесь будет труднее, чем в обычной морской гавани.

Диоклей задавал темп, и «Афродита» без особых трудностей вышла на середину Сарно. Менедем повернул нос корабля к устью реки и снял с весел большинство людей, но оставил по полудюжине гребцов на каждом борту, чтобы они помогали течению, гнавшему акатос к Тирренскому морю.

Маленький голый пастушонок, поивший овец на берегу, помахал «Афродите», когда она скользила мимо. Менедем снял руку с рулевого весла и помахал в ответ.

Диоклей заметил:

— Это довольно благополучная страна. Во многих других местах парнишка мигом убежал бы при виде судна, боясь, что мы его схватим и продадим в рабство.

— Верно. За него можно было бы выручить две, даже три мины, хотя он и такой костлявый. — Менедем пожал плечами. — Однако, боюсь, стоит ли хлопотать ради такой прибыли.

Он поймал себя на том, что вряд ли бы рассуждал подобным образом, окажись их торговля не столь удачной.

Аристид на носу указал вперед и закричал:

— Море! Море!

— Море! Море! — подхватили остальные моряки.

Соклей же внезапно рассмеялся.

— Что здесь смешного? — удивился Менедем.

— Именно так закричали десять тысяч Ксенофонта — или сколько их там к тому времени осталось в живых, — когда они наконец-то увидели море, выбравшись из персидских земель, — пояснил Соклей.

— Ксенофонт был афинянином, так ведь? — спросил Менедем. И в ответ на кивок Соклея продолжил: — Удивляюсь, что вместо этого он не написал: «Моте! Моте!»— Он указал на двоюродного брата. — Кстати, этот аттический диалект прилип и к тебе — я слышал, как ты говорил «ятык» вместо «язык».

Услышав подобное замечание, Соклей высунул свой язык. Менедем ответил ему тем же.

Соклей сказал:

— Вообще-то, если я правильно помню, Ксенофонт и вправду написал: «Моте!»

— Ха! — Менедем, судя по всему, был очень собой доволен. — Держу пари, что большинство его воинов произнесли это слово так, как его только что произнес Аристид.

— Ты, вероятно, прав, — ответил Соклей. — Но ты слишком многого хочешь от афинянина, если думаешь, что он оставит свой диалект только потому, что кто-то произносит слова по-другому.

— Я сроду ничего не хотел от афинян, — заявил Менедем. — Эти пройдохи ухитряются одурачить тебя даже более ловко, чем…

Он смолк на полуслове, увидев, как его двоюродный брат буквально изменился в лице. Слишком поздно Менедем вспомнил, как Соклей наслаждался проведенным в Афинах временем и каким мрачным он был, когда вернулся на Родос. Стараясь говорить как можно небрежней, Менедем продолжал:

— Ладно, хватит болтать. Полагаю, мне лучше сосредоточиться на управлении судном.

— Да, так будет лучше.

Судя по голосу Соклея, он едва сдерживал гнев.

Менедем вздохнул.

Рано или поздно братец ему это припомнит.

В такой ясный день, как сегодня, когда дул только ленивый ветерок и лишь самая легкая зыбь волновала голубую поверхность Тирренского моря, для управления «Афродитой» не требовалось больших усилий. Менедем вел судно прочь от земли — он хотел, чтобы между сушей и акатосом пролегли несколько стадий.

«Никогда не знаешь наперед, что может случиться», — думал он.

На берегу, когда нужно было беспокоиться только о себе самом, он сплошь и рядом пускался на такой риск, что это ужасало осторожного Соклея. Но на море, когда на кону стояло все… Менедем покачал головой. Тут он рисковал редко.

И когда некоторое время спустя Аристид выкрикнул:

— Парус! Парус впереди по правому борту! — Менедем улыбнулся и кивнул.

Ему не придется менять курс — другое судно, чье бы оно ни было, далеко, и оно запросто разминется с «Афродитой».

Но потом Аристид закричал снова:

— Паруса по правому борту, шкипер! Это не просто одно судно… Это целый флот!

Глаза Менедема метнулись туда, куда показывал с бака впередсмотрящий. Менедему потребовалось всего лишь одно мгновение, чтобы самому заметить паруса, и еще мгновение, чтобы опознать тип судов.

— Все — на весла! — закричал он. — Это триеры, и они смогут сожрать нас на обед, если захотят!

Моряки побежали занимать свои места на банках.

Лопасти весел врезались в воду. Не ожидая приказа Менедема, Диоклей ускорил темп гребли.

Менедем повернул «Афродиту» прочь от низких, длинных, зловещих корпусов.

Это могли быть только триеры, а не пентеконторы и не гемиолии: виднелись фок- и грот-мачты, а по нескольку мачт на небольших судах никогда не бывало. Оглянувшись через плечо, Менедем попытался сосчитать корабли и уже дошел до восемнадцати, когда Соклей сказал:

— Их двадцать.

— Двадцать триер! — воскликнул Менедем. — Это не пиратская вылазка — это рейд военного флота. Но чьего?

— Давай надеяться, что нам не придется это узнать, — ответил Соклей. — Они идут под парусами и, похоже, точно знают, куда им надо. Может, они просто продолжат свой путь.

— Возможно. Похоже, они направляются прямиком к устью Сарно. Наверное, собираются разграбить Помпеи. — Менедем не позволил двоюродному брату себя перебить и продолжил: — Если это так, хорошо, что мы убрались оттуда нынче утром. Если бы они прихватили нас у пирса, то смогли бы сделать с нами все, что угодно.

— Это верно. И я тоже рад, что мы вовремя оттуда ушли, — сказал Соклей.

Всем своим видом он говорил: «А я ведь тебя предупредил!», но он не произнес этого вслух, так что у Менедема опять не было повода на него рассердиться.

Вдруг Соклей издал такой звук, будто кто-то ударил его в живот.

— Гребцы на триере, которая ближе всех, только что стали грести. Она… Разворачивается!

Менедем оглянулся через плечо.

— Чума и мор! — сказал он тихо.

Соклей был прав, хотя Менедем и не ожидал, что его двоюродный брат ошибся.

Триера буквально запрыгала по воде: на ней было сто семьдесят человек и три ряда весел — против одного-единственного ряда весел на «Афродите».