полумаска. Он стоял на странном и круглом диске, и тот пульсировал всполохами под его ногами. Кто-то присвистнул от восхищения.

— Во! Ишь, как сияет!

— А ещё говорят, что актёры бедные!

— Такой реквизит!

— Лицо-то серебряное!

— Где-то обокрал серебряные рудники…

— Да он не металлический! Костюм же мягкий, разве не видите?

— Он в костюме из фольги…

— Какая тебе фольга, дурень! Сам ты из фольги…

— Костюм из шёлка, особый плотный шёлк! — затараторила какая-то девушка, — Я видела такой у одного аристократа в центре столицы…

Человек умышленно давал зрителям возможность разглядеть себя поподробнее и улыбался, внимая их комментариям. Я замерла, почти узнавая, кто это. Маска мешала определить направление его взгляда, но я ощутила будто горячее прикосновение к своему лицу, поняв, что он искал меня среди зрителей, и вот нашёл! А теперь смотрит исключительно на меня! Зрителям перестала нравиться его неподвижность, и они стали орать, — Чего ты замер как истукан!?

— Так это ж статуй! — хохотнул кто-то.

— Манекен!

— Эй, ты не девушка, чтоб на тебя любоваться за деньги! Вышел, так спляши хотя бы…

— На такого можно полюбоваться и за деньги, — не согласилась немолодая женщина, сидящая рядом со мной. — Жаль, не видно лица!

— Страшный, наверное, как Чёрный владыка!

— Да это же… дух гор! — звонко крикнула девушка где-то позади меня, и голос её отчего-то показался знакомым.

Народ не сразу заметил, что диск стал плавно подниматься кверху. А когда диск поднялся вместе с серебряным «истуканом», как они его назвали, выше метра, все замолчали. Потолок над сценой отсутствовал. Расцвеченное предзакатным светилом небо освещало и всё пространство города теми особыми восхитительными красками, что уже не режут глаз и позволяют беспрепятственно смотреть вверх. Человек поднимался всё выше и выше, пока не завис настолько высоко над площадью, что все задрали головы. Он сохранял идеальное равновесие, продолжая хранить свою статичную позу. Для чего-то он поцеловал свои ладони, после чего показал их всем. То, что это называется «воздушным поцелуем», я не знала. И никто не знал. Бесчисленное количество мерцающих искорок просыпалось вдруг вниз из его ладоней, и все зрители как заполошные принялись искать их у своих ног, и находили! Маленькие мерцающие и прозрачные, как дождевые капли, камушки кое-где продолжали поблёскивать на бугристом покрытии площади, затаптываемые ногами из-за поспешности и поднявшейся суеты. Никто не понимал, что это? Стекляшки или настоящие драгоценные осколки? Он смеялся, застыв на всё той же высоте. Мне не понравилась его шутка, и многим разумным из числа зрителей тоже. Они же понимали, как и я, что он кинул вниз какую-то безделицу, вроде никчемного бисера. Поэтому, когда все успокоились, — а иные требовали подкинуть ещё камушков, да покрупнее желательно, — он вдруг исчез, буквально растворился в воздухе. Все тут же заорали на разные голоса и засвистели. Но акробат так и не появился.

— Да где же он? — спрашивали люди друг у друга.

— Куда исчез-то?

— Хоть бы навернулся вниз! Было бы, по крайней мере, смешно.

— Сказано же было, горный дух! Вот и растворился…

— Точно, Чёрный владыка! — женщина рядом дёргала меня за рукав, — Ой, не к добру его увидеть!

— Конечно, Чёрный владыка! — крикнул женщине один из хупов, изобразив издевательски-зверское лицо при этом. Вместо того, чтобы следить за порядком, он активно занимался поиском рассыпанных камушков. — Потому и камни швырял, чтобы околдовать таких вот дур! Ну-ка, ножищи-то подтяни, старая… — и хуп полез едва ли не между коленей женщины за камушками, колдовски мерцающими то тут, то там.

— Ой, люди, не берите вы эти проклятые камни! — стала упрашивать всех женщина, но её никто уже не слушал.

— Чёрный владыка никогда и никому ничего не даёт. Он лишь забирает, — тихо обратилась я к напуганной женщине.

— Забирает чего?

— У красивых юных девушек любовь, если ему того захочется. У стариков и больных жизнь. И воочию он является лишь своему жрецу или жрице Матери Воды.

Женщина с удивлением слушала меня, выронив из руки в свой подол блеснувшие камушки, что ухватила у себя под ногами, несмотря на призыв к другим ничего не брать. Она накрыла их ладонью, а я тут же отвернулась от неё.

— Ты точно знаешь? — спросила она шёпотом. — Что это не Чёрный владыка?

— Да откуда он тут возьмётся! — я отодвинулась от неё, — В каком-то пошлом балагане…

Занавес закрылся, а открывшись, явил зрителям то, что и было приготовлено для них другими актёрами. После эффекта появления серебряного человека, его мерцающей летающей платформы, а также продолжающимся поиском камешков иными из зрителей, дальнейшее представление вызывало у людей определённое разочарование. Они перебивали актёров и требовали показать им того, кто только что взлетел и исчез. Актёры в ответ возмущённо препирались с теми, кто мешал им. Короче, полный сумбур. Но так обычно и бывает на уличных представлениях всех кочевых театров.

Я сидела ошеломлённая и не понимала, что мне делать теперь? Где Рудольф? Не стоит ли мне выбираться отсюда? Кто-то щекотал мне ноги, ползая внизу в поисках рассыпанных камушков. Я пнула кого-то, поскольку поиск «небесных сокровищ» плавно перетёк в ощупывание моих ног. Раздалось мужское ржание, — не то смех, не то ропот. Короче, представление можно было считать сорванным. Более бестолкового зрелища нельзя себе и представить! Я злилась, отлично поняв, кто виновник всего происходящего сумбура. Зачем было разбрасывать сверху какие-то побрякушки и нарушать такой безмолвный восторг, охвативший публику, когда он завис над всеми?

После препирательств, ругани и маханий руками с обеих сторон, актёры, провожаемые раздражённым свистом, покинули сцену, рассыпав по ней круглые и зрелые плоды с уносимого огромного блюда, зачем-то нужного для сорванного представления. Опять возникла та самая девушка в тех же голубых туфельках, но в другой, укороченной и полупрозрачной юбочке, сквозь которую полностью просвечивали её стройные и уже голые, но безупречно-упругие ножки. Не в пример первому её появлению, под юбкой просматривались облегающие, но совсем короткие штаны. Коренастый и такой же рыжеволосый мужчина атлетического сложения, но заметно прихрамывающий, внёс за нею блестящий складной шест и ловко установил его посреди сцены. Также он принёс другие непонятные штуковины, расставив их возле шеста. Появление очаровашки с золотой копной волос, собранной на макушке в позолоченное кольцо, вызвало некоторое затишье. Бело-розоватым и нежнейшим личиком ангела она изображала такую всеохватную любовь к своим зрителям, которой, конечно, не могло быть в действительности, но ей все поверили. Она закружилась и с прежней воздушной лёгкостью взобралась на акробатический шест. Поднявшись наверх, хотя и не так высоко, как проделал это серебряный акробат на своём диковинном диске, грациозная акробатка села на