Она верна памяти Койота, Анхеля и Габриаля, Амо, которого она так и не увидела. Все остальное она забудет как несущественное. Как странно устроена жизнь: смерть друга, мальчик, поднявшийся в небо сквозь пелену облаков, утраченная книга — как быстро истинная тайна жизни проходит мимо нас.

Общество будет существовать и дальше, она знает это, и без нее. Кто-то, естественно, заплатит по всем счетам, но ее это уже не касается, есть другие, более подходящие для такого дела люди.

В эти дни ее преследует песня, несколько слов, которые она постоянно напевает — «и все они уплыли на небо в маленькой лодочке», — сейчас эти слова нравятся ей больше, чем когда-либо раньше. Это итог, итог поисков истока, который оказывается заключенным всего лишь в нехитрых словах старинной, забытой колыбельной песенки.

В ее сумке экземпляр «Книги Перемен» Ионии. Все зашло слишком далеко, и так как он не может сделать это сам, то он попросил Кристиану выбросить ее за него. Что это за решение? Может быть, они слишком долго занимались чужой магией, и настало время обратить внимание на свою собственную? Она собралась было подарить ее своим новым подругам, но они не желают брать и вежливо возвращают подарок. Книга давит на руку своим немалым весом, и Кристиана бросает ее в сумку, зная, что ближе к вечеру она поднимется на скалу и швырнет книгу в океан. Она знает, что эта вещь не нужна никому и они приехали сюда именно потому, что люди здесь не пользуются такими вещами.

День продолжается, старухи выпивают еще вина. До сих пор им не приходилось видеть таких светлых волос, как у Кристианы, и она просит нож у проезжающего мимо всадника и отрезает им прядь. Этот подарок они принимают. В соседней деревне родился ребенок на восходе новой звезды, а это очень важно, потому что здешние жители свято верят в астрологию. Пряди аккуратно наматывают на деревянную палочку и завязывают концы красивым узлом. Они отнесут эти пряди роженице, подарят ей на счастье.

Габриаль не помнит, как побежал, но помнит, что бежал. Стало тихо. Давно ли он заблудился? Сколько времени он находится здесь — один день или неделю? В таком тумане нет ничего невозможного.

Он останавливается передохнуть в укромном месте, где можно удобно устроиться. Место ему незнакомо. Он скучает по Амо, Койоту и Анхелю, странно, что здесь его посещает такое чувство. Где они? Он все еще надеется, что вот сейчас он откроет следующую дверь, войдет в следующий коридор и увидит их там. Чего только не отдаст человек за маленькое товарищество, за что-то, кроме его старой, намотанной на кости кожи.

Может быть, именно об этом толковал всегда его отец, но Габриаль не застревает на этих мыслях. Он встает и продолжает идти.

Туннель постепенно сужается, полого поднимаясь вверх. Коридоры ведут в следующие коридоры, кажется, что это бесконечно разматывающаяся спираль вечно сменяющих друг друга комнат. Звуки исчезают приглушенными толчками. Габриаль проходит в двери, которых ни один человек не видел уже тысячу лет. Да, он получает помощь, но не в той форме, в какой ее принимает большинство людей. Руки тянутся к нему из исторического прошлого, руки, истомившиеся в долгом ожидании, открывшие замки и позволившие ему войти сюда.

Он проходит в еще один проем и видит лестницу, ведущую к открытому люку. Глаза его затуманились, зрение отказало.

Каким-то образом он попал в Сикстинскую капеллу, усовершенствованую гением Микеланджело.

Внутри царит полумрак. Сегодня здесь нет туристов, и гиды не предлагают свои услуги. Священники заняты другими делами, и в капелле пусто. Габриаль приглаживает мокрые волосы. Колени его окровавлены и изранены, но он не замечает этого. На шее выступает пот, и ему требуется некоторое время, чтобы глаза снова стали видеть. Он слышит, как вдалеке идет дождь. Помещение вытянуто в длину больше, чем он себе представлял, темные углы придают капелле что-то сверхъестественное. Ряды деревянных скамеек, по десять с каждой стороны, на столах разложены маленькие библии, как упаковки попкорна. Странно, так как это помещение редко используют для молитвы.

Мать ждет его на третьей скамье. Прямо над ее головой «Жертвоприношение Ноя», но она не поднимает глаз. Она измождена, выглядит хуже, чем много лет назад. Дальнее путешествие не пошло ей на пользу. На матери покрывало ромашковых цветов, глухо застегнутое на горле. У ее ног лужица слез. Она не дышит.

Короткая вспышка освещает место, где Адам протягивает пальцы к Богу. Габриаль ждет, когда запоет хор ангелов, но они молчат. Вместо этого комнату начинает заливать свет. Пожирающие искры, угрожающие поглотить фреску. Странно, но пламя не на потолке, а немного ниже. Огонь описывает круги, словно фигура рваной, рыжей карусели. Габриаль бросается к двери, но она куда-то исчезла. На этом месте ровная серая стена, покрытая трещинами, словно она была поставлена здесь раньше, чем начался бег времен. Откуда-то сверху доносится знакомый смех, он смотрит туда, неустрашимо не отводя взгляд. Во втором ряду он находит Липучку, который сидит, обняв за плечи бабушку и дедушку Габриаля, людей, которых он никогда в жизни не видел, хотя и знает их место в своей генеалогии. Потом комната начинает подниматься, возноситься над землей, словно освободившись от пут тяготения. Глаза Габриаля горят. В углублениях стен раздаются голоса, они ничего не говорят или говорят на языках, которые Габриаль никогда не слышал.

Последнее, что он успевает увидеть, прежде чем зрение окончательно отказывает ему, — это глаза Липучки. Потом он остается один, изможденный и слепой, лишенный всякой надежды, а комната продолжает наполняться поколениями его умерших предков. Он — конец длинной родословной, последняя точка этой маленькой истории. Зрение медленно начинает возвращаться, но не полностью. Его глаза приобрели иное свойство, видения теперь идут не извне, а изнутри. Он откидывает назад голову, часть фрески все еще видна, она стала темнее, а под ней он различает ряды колышущихся тел. Некоторых людей он узнает. Он чувствует, что на него смотрит отец, но не может понять, где находится его тень. Он ничего не может сделать. Он спрашивает, чего они хотят, но они отвечают, что хотят только побыть с ним, но говорят это с таким жутким смехом, что он понимает — все они лжецы, бессовестные игроки, которые никогда не позволят ему присоединиться к их первобытным играм.

Где-то внизу — Ватикан, жизнь продолжается, ходят люди, которых он никогда не знал и которых никогда уже не узнает. Все продолжает существовать в таком привычном виде. Снизу поднимается пламя, языки которого уже дотягиваются до его рваной одежды, слизывая с него пыль и копоть старых книг, воспоминания о туннеле и лабиринте. Говор наверху затихает. Время улетучивается. Постепенно становится слышен чей-то сильный, смеющийся голос, но скоро стихает и этот звук.

Потом Габриаль тоже начинает смеяться, горловой хохот срывается с его уст, и Иония слышит его. Как он далеко, на мелкой волне в далекой стране — одинокий человек, бросивший своей жалкой доской вызов океану. Он находит Ионию на закате дня, одинокий смешок, разносимый над морями ветрами. Иония понимает, что это последнее прости и согревает Габриаля, стараясь уберечь его от гаснущего света и холодного северного течения. Габриаль поднимает одинокую руку, высоко поднимает — крошечный жест над волнами великого океана.