— Ты все-таки пришел за мной. Я думал, гордыня твоего отца не позволит ему рассказать о своем прошлом.

— Вы были правы, — сдержанно отозвался Акайо, когда понял, что пауза подразумевает ответ. — Мне рассказал не он, а женщина, у которой я жил в плену.

— Понятно, — вздохнул Император. Покачал головой, — Что ж, это доказывает, что в молодости я был умнее. Страх — дурной советчик, мальчик. Никогда его не слушай.

— Вы правда послали десять тысяч человек на смерть только для того, чтобы избавиться от меня?

Император склонил голову в молчаливом согласии.

Акайо стиснул зубы, крепче сжимая рукоять меча. И они считали этого человека достойным править? Они поклонялись ему, как небу, как наследнику царственных предков? Немыслимо. Как вообще один человек может управлять судьбой огромной страны, да еще в течение стольких лет?

— Хочешь убить меня, мальчик? — спросил Император и сам ответил: — Я вижу, хочешь. Это даже будет законно. Ты мой единственный прямой наследник, ты можешь оспорить право на трон поединком.

— Не хочу, — тихо отозвался Акайо. — Но мне придется. Мы живем не так, как могли бы.

— Хочешь отдать нас всех в рабство? — Лицо Императора исказилось в яростной гримасе, побагровело.

— Нет, — возразил Акайо. — Хочу, чтобы мы, потомки одних людей, объединились и привели в порядок нашу общую жизнь.

— Враги рухнули с небес, необразованный болван!

— Да. На тех же кораблях, на которых когда-то отправились в небеса наши предки. Просто они сохранили древние технологии, а не выдумывали про них легенды.

— Тогда чего ты ждешь, — фыркнул старик. — Ты считаешь, что ты прав, так подтверди это делом.

— Нет, — Акайо покачал головой. — Я знаю традиции. Если я хочу оспорить ваше право поединком, я должен вызвать вас при свидетелях и драться при свидетелях. Иначе это будет просто убийство.

Таари, наверное, сказала бы, что он идиот. Надо не рассуждать о традициях, которые сам недавно называл пережитком прошлого, которые даже Император преступил у него на глазах, а действовать. Пользоваться представившимся шансом, верить, что все происходит не случайно.

Он верил. Но так же он верил, что если отметать все традиции сразу, можно выплеснуть вместе с водой ребенка. И нечему будет вырасти в по-настоящему сильную, умную страну.

— Позволишь мне одеться? — сварливо поинтересовался Император. Акайо кивнул, не отворачиваясь. Дождался, пока старик укутается в расшитую мантию, тщательно завяжет пояс, заплетет волосы и заколет гребнем. Наступил на лезвие лежащего на полу меча, не позволяя взять его.

— Нет. Мы все равно будем сражаться не сейчас.

Стал за спиной Императора, крепко взял его за плечо, поднял оружие к шее. Было странно, почти страшно делать так, даже сейчас, когда он знал, что имеет право на это и знал, что Император отнюдь не непогрешим.

Они вышли в темноту, Акайо вел, направляя к самой ярко освещенной улице перед дворцом. Сердце замирало где-то в горле, отшатнулась с дороги, пронзительно закричала женщина. Император шел, высоко подняв голову, гордо и царственно. Сложно было не становиться частью его спектакля, в котором старик был героем и стал бы погибшим мучеником, а сам Акайо — безумцем и предателем. Он не учился играть в такое, отец не готовил его к роли политика... Зато учила Таари. Другому и для другого, но превращаться почти в нее было просто. В море, что накатывает неотступной волной и несет перемены всей Империи. В человека, которому покоряешься потому, что сам хочешь этого.

Здесь было достаточно людей. Ворвался на улицу отряд ночной стражи, замешкались, не зная, что делать. Акайо, не отпуская Императора, сказал громко:

— Я Хана Акайо, сын Хана Ичиро, вызываю на поединок Хана Ямао, Императора, — в который уже раз за сегодняшний день.

Вбросил меч в ножны, отступил на шаг. Император медленно обернулся, играли желваки на впалых щеках. Акайо стоял, не склоняя головы. Ждал ответа. Все вокруг ждали — ответа, приказа, жеста, который позволил бы осознать происходящее, начать действовать по одному из традиционных, предписанных сценариев.

— Я принимаю твой вызов.

Император отвернулся, вокруг него тут же сомкнула ряды опоздавшая стража. К самому Акайо подошли осторожно, как к дикому зверю. Он вежливо улыбнулся оказавшемуся ближе всех странно молодому чиновнику, поклонился — как солдат вышестоящему. Тот чуть расслабился, по этому движению прочитав целое послание, сказал уже вполне уверенно:

— Прошу, я провожу вас в покои. Вам нужно подготовиться к поединку.

Акайо последовал за ним.

Они должны были сразиться утром, по решению Императора на городской площади перед храмом "на виду у предков и всего города", или в пределах дворца, на широкой террасе перед главным павильоном. Акайо заметил, что Император наверняка предпочтет второй вариант, чиновник, помедлив, согласился. Его звали Хэми Ютака, и имя это, "змея" и "преуспевание", явно ему шло. Во всяком случае, он рискнул поставить на наследника, и стремительно собирал вокруг себя остальных, почему-то готовых рискнуть благополучием.

Сам Акайо не был уверен, что победит. Император был великим воином, это читалось по его движениям даже сейчас. То, что он был стар, еще ничего не значило.

Его омыли и подобрали одежду для боя, Ютака зачитал правила поединков. Оставили в домике среди прудов, поставив более чем щедрую охрану. Акайо готовился ко сну, когда дверь прошуршала и сквозь щель скользнула женщина.

— Господин нуждается в отдохновении усталого тела и восстании духа для доблестного сражения.

Голос у нее чуть подрагивал. Акайо встал, выдерживая достаточное расстояние.

Она ли сидела у ног Императора?

— Кто ты и кто тебя послал?

— Я — цветок лотоса, и музыка, и нежное покачивание волн, что умчат вас от беспокойств, мой господин.

— Я спрашивал твое имя и имя того, кто тебя послал.

— Разве это важно, мой господин?

Она скользнула ближе, Акайо вытянул руку, заставив ее остановиться.

— Это важно.

Он чувствовал ее решимость, страх, досаду, словно те были тушью написаны на белой коже.

— Если господин не желает разделить со мной эту ночь, то лишь один поцелуй!..

Он шагнул вперед, но поцеловать себя не дал. Одной рукой поймал ее запястья, осторожно, но крепко, убеждаясь, что у нее нет кинжала. Другой взял за подбородок, провел по губам, почти черным в темноте. Стер всю краску до последнего, осторожно вдохнул запах с пальцев. Пахло резко, чем-то острым и горьким.

Девушка молчала, птицей замерев в руках.

— Ты бы умерла тоже, — вздохнул Акайо. — Ты знала? Невозможно целоваться с ядом на губах, и самой его не съесть.

Она чуть кивнула. Он отступил, вытер пальцы о край одеяла, подумав, что вряд ли кто-нибудь станет его облизывать.