Ей ужасно нравилось слушать истории на сон грядущий. Достаточно было взглянуть на нее, и тут же становилось ясно, что она скоро уснет, свернувшись в клубок и прижавшись ко мне. Я начал рассказывать ей небылицы о том, как мы стянули паркет из зала для сквоша с одной из баз, где был расквартирован штаб сил безопасности, когда были на задании в Северной Ирландии в составе одного из подразделений четырнадцатой разведгруппы. Мы пришли туда в три часа ночи с лопатами, молотками и стамесками. Сложили половицы в фургон и вывезли с базы. И после всего этого правительство ее величества потратило столько времени и денег, обучая нас, как незаметно вламываться куда-то и воровать. Почему было просто не отдать эти деньги нам? Следующие три дня мы настилали в коридоре и кухне дома неподалеку от Брекона новый красивый пол.

Я с ухмылкой посмотрел на ее реакцию, но она уже крепко спала.

Я стал смотреть видео, но понимал, что в любую минуту тоже могу заснуть — как только пройдет действие лекарства и я перестану без конца думать над одним и тем же неразрешимым вопросом.

В том, что между ВИРА и коррупционерами в Управлении по борьбе с наркотиками существовало дьявольское сотрудничество, не было никаких сомнений. И было очень похоже на то, что начальник Кева — в центре всего этого. Кев обнаружил факт коррупции, но не тех, кто был в нее вовлечен. Он хотел с кем-нибудь поговорить об этом. Так, значит, это своему начальнику он так неосмотрительно позвонил в тот день, когда я оказался в Вашингтоне? Крайне маловероятно, ведь Кев должен был включить и его в свой список подозреваемых. Куда более правдоподобным казалось, что он переговорил с кем-то, не связанным с УБН, кем-то, чье мнение он, вероятно, ценил. Мог ли это быть Лютер? Он знал Кева, но доверял ли ему Кев? Кто знает? Кому бы он ни позвонил, его убили через час после того, как он повесил трубку.

Свет над креслами зажегся за пару часов до посадки, и нам подали завтрак. Я подтолкнул Келли, но она только промычала в ответ что-то бессвязное и еще глубже зарылась в плед. Мне есть не хотелось. Покончив со всем, я пребывал в приподнятом состоянии духа, проснулся же в глубокой депрессии. Настроение мое было черным, как стоящий передо мной кофе. Только сумасшедший на моем месте почувствовал бы облегчение. Мы далеко еще не были вне опасности; если они узнают, что мы в самолете, то, конечно, не станут ничего предпринимать, пока мы не приземлимся. Они возьмут меня, как только я выйду из самолета и ступлю на землю. Даже если этого не случится, существовала иммиграционная служба. Чиновники, которые пытаются сдержать поток нежелательных личностей, гораздо круче тех, которые делают вам ручкой. Они более тщательно проверяют твои документы, пристально приглядываются к твоей жестикуляции, умеют читать по глазам. Мы с Келли ехали по краденым документам. Удача в вашингтонском аэропорту еще не означала, что такое получится проделать вновь.

Приняв четыре капсулы, я допил кофе. Я помнил, что отныне американский гражданин. Когда стюардесса проходила мимо, я попросил у нее иммиграционную карточку. Келли все еще спала.

Заполняя карточку, я решил, что Сэндборны только что переехали и теперь живут по соседству с мистером и миссис Браун. Медвежья тропа была единственным адресом, о котором я мог бы рассказывать убедительно.

Если меня схватят в иммиграционной службе, то это не впервой. Как-то раз я прилетел с задания в аэропорт Гатвик.[72]Дал паспорт чиновнику иммиграционной службы, и, пока он изучал его, ко мне подошли с обеих сторон: «Мистер Стэмфорд? Особая служба. Пройдемте». Я не стал спорить; прикрытие у меня было хорошее, я находился уже в Соединенном Королевстве, и никаких проблем не должно было возникнуть.

Они сопроводили меня в другое помещение и подвергли досмотру с полным раздеванием, выпаливая вопрос за вопросом. Пришлось повторить свою избитую «легенду»: где я был, что делал и почему. Они проверили по телефону все данные, и Джеймс подтвердил мою историю. Все шло как по маслу.

Потом меня запихнули в КПЗ при аэропорте, куда вошли трое полицейских. Терять времени даром они не стали; кучей навалились на меня, как регбисты, двое держали за руки, а третий прикладывался, потом менялись местами. Мало мне не показалось. Никто ничего и не подумал объяснить.

На следующем допросе меня обвинили в том, что я педофил и поставляю детей в Таиланд; это было странно, учитывая, что я был на теневой операции в России. Сказать мне было нечего, отпираться не имело смысла, оставалось только ждать, пока система меня вышвырнет.

После четырех часов допроса я сидел в своей камере. Тут вошли люди из разведки — получить отчет о моих действиях. Чертова процедура. Они опрашивали всех специалистов по теневым операциям, возвращавшихся в Соединенное Королевство; вся беда была в том, что нам предъявлялись совершенно несуразные обвинения. Полиция же явно не собиралась доводить дело до таких щепетильностей, как судебное разбирательство, когда речь шла о совратителях малолетних, и каждому, кого брали, досталось не слабо. Одного типа, летевшего в Джерси, так жестоко избили, что он угодил в больницу.

Келли никак не могла до конца проснуться, и вид у нее был столь же помятый, как мое самочувствие. Она выглядела так, словно спала под забором. Зевнув, она попыталась потянуться. Потом открыла глаза и с изумлением огляделась; улыбнувшись, я предложил ей картонку апельсинового сока.

— Как сегодняшнее самочувствие, Луиза?

Еще секунду-другую вид у Келли был потерянный, но затем она быстро включилась в роль.

— Полный порядок. — Келли помолчала и, усмехнувшись, добавила: — Папа.

Она повернулась на другой бок, стараясь разобраться с подушкой и пледом. Я не стал говорить ей, что скоро мы прилетим.

Пришлось выпить за нее апельсиновый сок — как раз, когда на экране появилась надпись «Добро пожаловать в Лондон», а затем обрушились потоки пустой и напыщенной трескотни, выезд королевской конной гвардии, марширующая королевская стража, сама королева, в карете, на одной из аллей Сент-Джеймс-парка. Лично мне Лондон никогда не казался таким привлекательным, как в этом рекламном ролике.

Самолет приземлился, и снова началось наше лицедейство.

Мы вырулили и остановились на своей полосе. Все повскакивали с мест, словно боялись что-то пропустить.

— Посиди тихонько, нам спешить некуда, — сказал я, наклонившись к Келли.

Мне хотелось затеряться в толпе.

В конце концов мы уложили все наши причиндалы в рюкзачок Келли, нашли место мишкам и встали в очередь. Я старался смотреть вперед, но почти ничего не было видно.

Пройдя мимо кухни, мы повернули налево и направились к двери. На пандусе стояли трое мужчин — обычные представители властей аэропорта, в поблескивающих куртках, которые помогали женщине в инвалидной коляске.

Все выглядело нормально; до свободы было рукой подать.

Мы поднялись по пандусу и присоединились к остальным пассажирам, шагающим к главному терминалу. В мире, где все было так хорошо, одна Келли оставалась беспризорной. Я не хотел, чтобы она понимала, что происходит.