времени подливая в свой бокал и изредка в бокал Антона золотистое вино с игривыми янтарными пузырьками. Наталья Леонидовна почти не пила, эта женщина — Антон знал — предпочитала сохранять голову ясной.

Рябинина представляла собой серьёзную проблему. В отличие от своего мужа её не так-то легко было обвести вокруг пальца — за красивой и надменной внешностью скрывался острый ум и холодный расчёт. Если бы у Антона был выбор, он предпочёл бы держаться от этой женщины подальше, но выбора у него сейчас не было. Более того, Наталья Леонидовна была ему нужна и, как это ни странно, нужна именно в роли союзницы.

Суп унесли. Горничная Нина ловко собирала тарелки и меняла салфетки, быстрой тенью скользя за спинами своих хозяев. Юра отодвинулся от стола, тяжело дыша. Лицо его покраснело, и на широком гладком лбу поблёскивали капельки пота. Антон чувствовал, что надо начинать, но никак не мог нащупать те верные слова, с которых следовало бы вступить — боялся сфальшивить. Неожиданно помог сам Рябинин.

— Не предполагал я, если честно, что после смерти Савельева Совет останется в том же составе.

Наталья Леонидовна бросила быстрый и предупреждающий взгляд на мужа, но Юра его не заметил. Судя по багровому, одутловатому лицу он уже изрядно принял на грудь, и, скорее всего, бутылка вина, распитая им за столом практически в одиночку, была сегодня не первой. После смерти Ледовского Рябинин, и до этого охотно прикладывающийся к спиртному, пить стал чаще — его как будто что-то беспокоило, страх серой крысой грыз его изнутри, подтачивая и без того червивую Юрину душу. Если бы Антон точно знал, чего Рябинин боится, ему было бы легче, но он не знал. Приходилось действовать вслепую, постоянно опасаясь подножек и подвоха.

— Тот же Богданов, ведь дурак дураком. На последнем совещании Совета вёл себя как клоун, — тем временем продолжал Юра. На столе перед Рябининым образовался хрустальный графинчик, узорчатые грани которого переливались тёмным янтарем. — Но я так думаю, это пока. Это временно. Когда Сергей Анатольевич окончательно приберёт власть к рукам, от Богданова он избавится.

— Ты так считаешь, Юра? — Антон медленно расправил лежащую перед ним на столе салфетку, почувствовал пальцами хрусткую жёсткость ткани. — Я бы не был так уверен.

— Да перестань, Антон, — Рябинин явно пребывал в благодушном настроении. — Если Сергей сейчас не предложил тебе место в Совете, так на то есть свои причины. Надо подождать.

— Мне? Место в Совете? — Антон рассмеялся. Горькие нотки, вплетённые в короткий смешок, даже не пришлось подделывать. Наталья Леонидовна вскинула на него внимательный взгляд, а Антон, не давая им обоим опомниться, чуть подался вперёд, упершись грудью в стол, и продолжил быстрым громким шёпотом. — Меня он уберёт.

— Антон…

— Погоди, Юра, послушай лучше. Я знаю, что говорю. Он уберёт меня. Сейчас, после всего, что сделано, я больше не нужен. Зачем ему человек, который столько про него знает?

На худом лице Натальи Леонидовны промелькнуло удивление, а сразу же вслед лёгкая тревога. Если она ещё не поняла, куда он клонит, то несомненно уловила запах опасности — её тонкие ноздри слегка затрепетали, а в светло-карих глазах задрожали золотые огоньки — то ли отблеск приглушённого света люстры, то ли отражение янтарной, пьянящей жидкости, преломлённой в гранях стоящего на столе графина. Антон ухватился за эту фантомную тревогу, потянул за неё, поняв, что наконец-то нащупал то, что надо.

— Вся беда, Юра, что много знаю не только я. А человек, который расчищает себе место в Совете таким кровавым способом, вряд ли перед чем-то остановится. Моя ошибка, что я понял это не сразу, а теперь уже поздно. Увы, как ни горько это признавать, но я — дурак. А вот ты, Юра, дураком не будь.

— В каком смысле? — Рябинин взял салфетку и промокнул себе лоб. Наталья Леонидовна недовольно поморщилась, но ничего не сказала.

— В прямом, — пустой бокал, который Антон держал в руках, приятно холодил ладонь. Он ещё немного покрутил его, а потом поднял глаза на Рябинина. — Не плеснёшь мне коньячку?

Юра охотно взялся за графин.

— Вчера у меня была встреча со Ставицким. Он пригласил к себе. А я случайно перепутал время, явился на полчаса раньше, пришлось ждать в приёмной. Но это, конечно, сущая ерунда, — Антон смотрел, как золотистая жидкость весело наполняет протянутый бокал. — А вот другое, что я хочу тебе сказать, не ерунда. Совсем не ерунда. Пока я ждал, когда меня вызовут, из кабинета Ставицкого вышел Долинин. И признаться, это было совершенно неожиданно.

Рука Рябинина дрогнула, и тяжёлый графин чуть дёрнулся в сторону. Юра продолжал наливать коньяк, только теперь тонкая струйка лилась мимо бокала, прямо на малиновую скатерть. Юра этого не замечал. Его мутные глаза тупо уставились на Антона.

Крючок был заглочен. Тут Кравец не ошибся. Долинин был одним из полковников, слепо преданных генералу Ледовскому. Более того — и это тоже был не секрет — Долинин не стеснялся вслух высказывать свои мысли насчёт смерти генерала, вернее, свои сомнения, и высказывал их резко, совершенно не заботясь, какое впечатление это произведёт на окружающих. У Юры с Долининым были свои тёрки — Антон не знал, что конкретно, но из прежних разговоров, которые велись вот так же, под вино и под коньяк, отчётливо вырисовывалась картина их непростых отношений. Прямой и бескомпромиссный Долинин пользовался в армии большей популярностью, чем трусоватый и безвольный Юрий Алексеевич.

— Юра, ну что ты делаешь? — высокий голос Натальи Леонидовны выдернул Рябинина из беспокойных мыслей. — Смотри, всю скатерть испортил.

Рябинин на слова жены среагировал слабо. Графин он отставил в сторону, но при этом продолжал смотреть на Кравца.

— Ты хочешь сказать, что…

Он не договорил, и Антон продолжил его мысль сам.

— Ставицкий твоими руками убрал Ледовского. Я не думаю, конечно, что ему есть смысл избавляться от тебя, но если его прижмёт такой человек как Долинин, потребует провести расследование смерти генерала, пригрозит чем-то, ну не знаю, хотя…

Антон прервался, посмотрел на Юру, потом перевёл взгляд на Наталью Леонидовну.

— Господи, какой же я дурак! Ну что я за дурак! — он приложил ладонь ко лбу, обхватил его пальцами, крепко сжал виски. — Юра!

Он оторвал