не может заниматься ничем иным, не зная, что ещё Конфуций, две тысячи лет назад, сказал: «Когда исходят лишь из выгоды, то множат злобу!»

XXIX

В августе, вполне освоившись на новом месте жительства и совершив несколько выгодных сделок с антиквариатом, Иван Петрович отправился за семьёй к своему отцу в Белоруссию.

Старшие дети за лето вытянулись, загорели и носились целыми днями по селу или на речку, забегая в дом лишь за куском хлеба. Младший сын Рома начал уже переворачиваться на живот и пытался ползти, вглядываясь не моргающим взором в незнакомое лицо мужчины, склонившееся над ним. Жена Аня от деревенской жизни окрепла и похорошела и встретила своего мужа крепкими ночными объятиями, отдавая ему всю накопившуюся за лето женскую неудовлетворённую страсть.

Фрося без устали хлопотала по дому, обихаживая большую семью, а Пётр Фролович, как обычно, сидел на веранде, перечитывал старые, ещё дореволюционные газеты и гонял внуков с огорода, куда они наведывались за горохом, морковкой и другими овощами и ягодами, представляющими интерес для детских желудков.

Иван Петрович провёл с семьёй две недели, отдохнул сам душой и телом, затем собрал всё семейство и отправился в обратный путь, не поддавшись уговорам отца остаться здесь с семьёй и заняться учительством в сельской школе. Он, по-юношески, надеялся достичь успеха в столице, справедливо полагая, что подрастающим детям будет легче получить образование, проживая в Подмосковье, нежели приехать в столицу из глухого белорусского села.

Отец разочарованно вздохнул на отказ сына остаться жить в родных местах, сказав:

– Как знаешь, сынок. Надеюсь, что тебе не придётся горько сожалеть, что не послушал своего старого отца и уехал пытать счастья на чужбине. Ты уже седеть начал, а всё мечешься в надежде ухватить жар-птицу за хвост. В стране идут большие перемены и с твоей биографией лучше держаться подальше от столичной суеты и злобы, пока страсти не улягутся, но знай, что в отчем доме ты с семьёй всегда найдёшь пристанище и заботу, если плохо твои дела повернутся там, на чужбине.

Под это напутствие отца Иван Петрович и уехал с семьёй из родного дома искать счастья в Подмосковье.

Поначалу обстоятельства складывались по его задумке. Детей он устроил в школы, немного позанимался с ними в свободное время, чтобы они приступили к занятиям в новых для них школах с устойчивыми знаниями, дабы избежать издёвок одноклассников, которые по-детски бывают жестоки к новичкам, делая их предметом насмешек. За лето, общаясь со сверстниками в селе, дочери и сын Борис переняли от крестьян местный белорусский говор, разительно отличающийся от речи москвичей. Анна терпеливо отучала детей от местечкового выговора и, немного проучившись, дети вполне сносно освоили московское наречие, заслужив одобрение сверстников.

Устроив детей, Иван Петрович занялся торговыми делами, разъезжая по Подмосковью и окрестным областям в поисках редких вещиц и старинных икон, которые продолжали появляться на барахолках в воскресные торговые дни. Ему сопутствовал успех и дела пошли значительно лучше, чем в Вологде. Связи с московскими антикварами стали постоянны, и его, как знатока, частенько приглашали на консультации для оценки подлинности вещиц и икон и определения их художественной ценности.

Икон на барахолках продавалось множество, так как шла борьба с религией, церкви и монастыри продолжали закрываться, а церковное имущество частенько попадало в руки местных жителей и тащилось ими на продажу за бесценок.

Иван Петрович приноровился быстро, с одного взгляда определять ценность вещиц, и потом небрежно и как бы с неохотой и сомнениями приобретать действительно ценную вещицу почти даром.

Вскоре у него скопилась приличная коллекция вещиц, старинных поделок и икон, которые Иван Петрович разместил в углу спальни ввиду отсутствия кабинета. Антиквариат продавался медленно и трудно, и вещицы продолжали накапливаться, не давая ожидаемого дохода.

Однажды Иван Петрович обнаружил отсутствие двух икон и, проведя расследование, выяснил, что сын Борис утащил их в школу и там, во дворе школы, ученики кидали в эти иконы камнями, соревнуясь в меткости и, вдохновленные антирелигиозной пропагандой, что велась в школе.

Сын Борис за свой проступок был бит первый и единственный раз Иваном Петровичем офицерским ремнём, бережно хранившимся ещё с гражданской войны. Этот урок восьмилетний Борис усвоил твёрдо и больше к отцовским вещам не прикасался.

Течение семейной жизни на новом месте вошло в размеренное русло будничных забот и обязанностей, что вполне устраивало Ивана Петровича, привыкшего за годы учительства к жизни по распорядку занятий в школе.

Дети почти целый день посвящали школе и домашним заданиям, Анна хлопотала по хозяйству, стараясь накормить детей и следя за их внешним видом, а Иван Петрович дважды в неделю ездил по своим антикварным делам в Москву, зарабатывая на содержание семьи и возвращаясь в этот же день поздно вечером, а иногда и на следующий день, если дела требовали его присутствия в Москве.

Ночевать он останавливался у знакомых антикваров, иногда заглядывал и к хозяину дома Фёдору Ивановичу, если был без вещей, поскольку старый большевик продолжал относиться к торговым делам Ивана Петровича с неодобрением и всякий раз уговаривал учителя бросить торговлю и заняться учительством, на что всегда получал ответ, что к учительству Ивана Петровича не допускают ввиду происхождения из нетрудовых классов.

Учитель, в свою очередь, просил Фёдора Ивановича продать дом, чтобы семья имела постоянное жильё, а не съёмное, пусть и бесплатно.

Фёдор Иванович неизменно обещал заняться оформлением продажи дома, как только позволит его здоровье, которое, к сожалению Ивана Петровича, не улучшалось, а лишь слабело и слабело.

Год жизни в Подмосковье пролетел незаметно, и в мае Иван Петрович снова отвёз своё семейство на всё лето к отцу в село, чтобы дети и жена отдохнули от забот, пока он будет добывать средства на семью своими торговыми делами, которые шли не шатко, не валко, но обеспечивали безбедное существование всей семьи.

В августе семья Ивана Петровича самостоятельно и вполне благополучно вернулась из Белоруссии для продолжения своего существования в Подмосковье.

Иван Петрович продолжал свои торговые дела, несмотря на то, что частная торговля повсеместно запрещалась Советской властью и сохранялась лишь торговля предметами искусства, изделиями народных промыслов и крестьянской продукцией на базарах и ярмарках.

Прошло уже четырнадцать лет с Октябрьской революции, а Советская власть не рушилась вопреки ожиданиям внутренних и внешних врагов всяких мастей и оттенков, в том числе и в самой партии большевиков. Сопротивление врагов усиливалось, и вождь партии Сталин постоянно призывал к повышению бдительности и непримиримости к врагам, чем и занимался наркомат внутренних дел, находившийся под фактическим руководством Генриха Григорьевича Ягоды (Еноха