— Оль! — позвал он. — Ты на меня сильно злая, что я тебя в снегу извалял?

— Сильно, — с готовностью отозвалась Оля.

— Держи, — он протянул ей стул. — Если меня сейчас начнет трясти, бей со всей силы.

— Куда?

— Куда хочешь. Главное, чтоб меня подальше от блока отшвырнуло.

— А обесточить в падло, да? — уточнил Царев.

Илья полез с головой в блок, Оля со стулом наперевес встала рядом. Она откровенно сомневалась, что сможет его ударить. Был бы Цыганков — без проблем.

К счастью, все обошлось. Илья выбрался, тщательно вытер измазанные в масле руки:

— Все, кончай геройствовать. Все вы смелые ударить беззащитного.

— Ну зачем так? — вступилась за Олю Машка. — Я б на ее месте стояла и тряслась от страха. То ли смогу ударить, то ли нет. Это ж не так просто. А если не смогу, и тебя током убьет? Так что на твоем месте я бы ее расцеловала.

Оля отчаянно смутилась, сделала независимое лицо:

— Вот еще, не надо меня целовать! Это слишком много, у меня сдачи нет. Меня устроит шоколадка. Маленькая.

Илья ничего не сказал. Оле показалось, что он разозлился. Наверное, у него работа не шла, а тут все вокруг какие-то дурацкие советы подают.

Когда собрались по домам, Илья спросил:

— Ты сегодня домой как — через “Стадион” или через “Улицу Вернадского”?

— Не знаю, а что?

— Если я тебя попрошу, ты поедешь через “Вернадского”?

— Ладно, — согласилась Оля, совершенно не понимая, чего это его взволновал ее обратный маршрут.

В переходе у метро Илья забился в угол, вытащил телефон. Царевы попрощались и ушли. На Олю Илья не обращал ни малейшего внимания.

— Тебя стоит ждать? — спросила Оля после того, как он поговорил со вторым абонентом и принялся звонить третьему.

Он отвернулся и недружелюбно бросил через плечо:

— Нет.

Оля крутнулась на месте, аж каблуки задымились, и, гордо подняв голову, направилась в метро. По платформе летела так, что прохожие дорогу уступали. А параллельно с ней двигался поезд, прибывающий на станцию.

Ярость кипела в ней так, что Оля боялась взорваться.

— Осторожно, двери закрываются, следующая станция “Лесокомбинат”.

И тут, когда двери уже почти сомкнулись, в вагон в полном смысле этого слова влетел Илья. Встал рядом с Олей, она демонстративно отодвинулась.

Полтора перегона проехали молча. Оля бестрепетно разглядывала их общее отражение в темном вагонном стекле. Своя рожица ей нравилась: волосы растрепались от ветра и легли волнами, лицо яркое, пухлые щеки кажутся впалыми, и вообще ничего детского не осталось. А Илья кажется массивней, чем обычно. Вдруг она сообразила, что на этом отражении они оба — старше. На миг стало страшно, из темноты пахнуло холодком запретного знания, но Оля не отвела взгляд.

Сейчас она удивительно четко видела судьбу Ильи. Видела, например, что своего Вещего Олега он нашел уже. Правильно, Робка же ей сказал, что он оказался Вещим…

А ее собственный образ был перечеркнут.

Цыганка когда-то пообещала ей много боли и горя от него. Сейчас Оля тоже видела — впереди сплошная пелена слез. И никакого просвета. Но ее это уже не пугало. Это ненадолго, потому что до черты, рубящей наискось ее образ в его судьбе, осталось совсем чуть-чуть.

— Хочешь увидеть кое-что интересное?

Оля не сразу отключилась от созерцания будущего. Подумала — и кивнула.

— Тогда поехали со мной.

Злости на него уже не осталось.

— А куда ты едешь?

— До “Стадиона”.

— Так вот почему ты не хотел, чтобы я ехала до “Стадиона”!

— Почему?

— Потому, что сам туда едешь.

— Нет… да… не только эта причина.

На “Айвазовской” Илья дернул Олю за рукав, будто боялся, что она поедет дальше без него. Оля и вправду постаралась создать такое впечатление. Перейдя на другую линию, самым невинным тоном осведомился:

— Откуда ты знаешь Яшку?

— Я с ним гуляла. Осенью, — равнодушно, как о незначительном эпизоде, ответила Оля.

— Какие мы!

И что тут удивительного? Подумаешь, фигня какая. В маршрутке Оля рассказала про то, как ловко ее вычисляет Иосыч. Илья засмеялся:

— А что ты хочешь — лучший блокатор если не всего Союза, то Сибири уж точно! Он нас всех насквозь видит.

— На экзамене подсказывал, — вздохнула Оля и тут же спохватилась: зачем она подняла эту тему?! Она ж ведь там творила такое, что лучше не вспоминать.

Илья хихикнул:

— Иосыч до сих пор от ярости плюется, когда ему тот день поминают. И с Робкой не разговаривает. Представь — Иосыч же блокатор, а Робка на него свое отражение повесил и помогать группе заставил! Да и не только Иосычу досталось. Там и Цареву, и Алавердиеву, и даже мне.

— А я совсем ничего не помню, — созналась Оля.

— Да? — веселость в тоне Ильи пропала. — Значит, и тебе тоже. Робке, кстати, я на другой день рассказывал, что он вытворял, он тоже ничего не помнил.

— А я? — спросила Оля и тут же прикусила язык.

Илья быстро отвернулся, сказал невинным тоном:

— Да ничего ты не вытворяла.

Оля испытала редкостное облегчение. Правда, понимала, что не может такого быть, не будет же ей Наташа лгать. А вот Илья — мог. К примеру, чтоб избежать обсуждения некоторых подробностей. Наверное, ему было очень неприятно, но он стерпел, чтоб не привлекать излишнего внимания.

— Так кто тебе про конец света сказал? — спросил он неожиданно.

— Да какая разница? Я так поняла, что сказки очередные, иначе ты бы знал.

— Сказки или нет, зависит от того, кто ляпнул.

— Ну Витька Крюков, — сдалась Оля. — Все равно скажешь, что на это не надо обращать внимания.

Илья страдальчески поморщился:

— Определенно, рано или поздно я ему голову все-таки оторву.

Оля хихикнула, вспомнив, что Цыганков сказал Витьке. Илья покосился на нее и объяснил:

— Есть три вида прорицателей. Прогнозисты, дельфийцы и библейцы. Прогнозисты самые слабые, дельфийцы самые сильные. А библейцы самые безумные. У них дар вечно накладывается на психологию юродивого. Вот это Витька.

— Так он не просто так ляпнул?! — испугалась Оля.

— Нет, конечно. Он же не шизофреник, как всем говорит. Шизофрению эту он сам себе придумал, в качестве экзотической детали биографии. Я ему тыщу раз говорил: Витя, не вздумай рассказывать всем подряд, что видишь. Приди ко мне и расскажи. Не хочет. Ему так неинтересно. В результате мы все отлавливаем слухи вместо того, чтобы нормально работать. Давно он тебе сказал?