Уши у Ильи стали пунцовыми.

— А ты не обалдел — девчонке на втором курсе такое задание подсовывать?! — парировал он.

— Мне интересно стало, как она выкрутится. Может, своим дельфийским даром воспользуется? — ехидно сказал Иосыч.

— Вот она и выкрутилась, — невозмутимо сказал Илья. — Именно своим дельфийским чутьем определила, кто ей эту платку отштампует. Доволен?

— Петр Иосыч, в самом деле, — вступился Котляков. — У нас Карпатов ее задание смотрел, и то — сложно показалось, а он с пяти лет в этом копается. Да и когда вы последний раз видели девчонку, которая своими руками платы штампует? Всю дорогу ребят просят.

— Да дело не в этом! — разошелся Илья. — Дело-то в том, что она физически не могла справиться! Нет, ну где она штамповать будет, а? Производственная практика только через год!

— Илья, — Иосыч встал и перегнулся через стол, — я понимаю твои благие намерения, но и ты пойми: Оля сюда пришла не для того, чтоб учиться пользоваться твоей помощью.

— Ага, она пришла, чтоб на втором курсе делать то, что не все на четвертом умеют. Я тебе вот что скажу: она каждый раз после твоих уроков приходила ко мне. Чему ты их учишь, если они без переводчика тебя понять не могут, а?

— Вот если бы ты не лез, она давно бы сама разобралась!

— В чем? В штамповках?

— Хотя бы.

— Как платы штампуются, я ей объяснил, не переживай. Можешь спросить. Ей вполне хватит знать в теории, как это делается. Потому что нигде, ни на одном предприятии женщину все равно до практической наладки не допустят! Ее посадят на документы, на проектирование… и то не факт, что образования хватит. Так что все эти твои “испытания” — ни к чему они. — Илья встал. — Ладно, я поехал, мне еще родителей встречать.

Иосыч, все еще кипя, в спину ему пригрозил:

— Я вот к тебе на защиту приду, посмотрю, как диплом оформлен. И кем. А я ее руку узнаю, не переживай!

— Вперед и с песней, — не слишком вежливо ответил Илья. — Нарочно попрошу ее что-нибудь сделать, чтоб посмотреть: распознаешь или нет?

* * *

23 апреля 2084 года, воскресенье

Селенград

Из комнаты сына донесся отчаянный женский крик, заставив Моравлина поморщиться. Лида вздрогнула, уронила чашку, расплескав чай. Виновато посмотрела на мужа, быстро вытерла лужицу. На кухню выскочил Илья, деловито покопался в ящиках стола. Попробовал на ноготь остроту ножа.

— Вы чем там занимаетесь? — не скрывая недовольства, спросил Моравлин.

— Дипломом! — весело ответил сын.

Лида нервно засмеялась, отвернувшись к окну.

— А нож зачем?

— На шашлык ее порежу! — объявил Илья, смеясь. — Шумная очень.

И исчез, весело насвистывая. Моравлин посмотрел на жену:

— Кошмар какой-то.

Некоторое время сохранялась относительная тишина, Моравлин слегка успокоился. Он не очень хорошо понимал, что произошло с его сыном меньше чем за год, и сейчас чувствовал себя чужим и чуть ли не лишним. Нет, ну что это такое? Конечно, диплом — это очень важно. Но защита ведь не завтра? Мог бы хоть выходные для родителей разгрузить. А то получается, что Илья привел девушку, закрылся с ней в комнате, а родители как идиоты торчат на кухне и гадают, чем там занята молодежь.

— Зачем ему эта девчонка? — удивлялся он. — Что, сам с дипломом не справляется, потому малолетку помогать приспособил?

— Ваня, ну что ты… — успокаивающе гладила его по руке жена. — Ну ты же сам понимаешь, это нормально… Ты же прекрасно знаешь, диплом — просто предлог… Он же должен встречаться с девушками…

— Молодой еще! — рявкнул Моравлин.

Лида удивилась:

— Ваня, ему почти девятнадцать. И он давно самостоятельный.

Следующий вопль окончательно вывел его из себя. Тяжело поднялся, намеренный разогнать эту чертову молодежь с ее забавами. Лида опередила, проскользнув мимо него в коридор. Моравлин слышал, как она, приоткрыв дверь, что-то говорит сыну. Вернулась скоро, неуверенно улыбаясь:

— Они просто играют.

— Играют?!

— Ну да.

— С такими криками?!

Лида развела руками.

— Они одетые? — с подозрением уточнил Моравлин.

Жена торопливо закивала:

— Да, конечно. Я когда вошла, они даже в разных концах комнаты находились. Илья у окна, Оля за дверью.

— И что она там делала?

— Сидела. На корточках. Ваня, ну что ты придираешься к мелочам? У них свои отношения, главное, чтобы это их самих устраивало. Если Илья носится за ней по комнате с ножом в руке и со зверским выражением лица, а она находит это забавным — ну, это же их личное дело…

— Замечательно. Сколько нового я узнал про своего сына! Взрослый мужик играет с не менее взрослой девушкой в ножички!

— Пять минут назад ты думал, что Илья еще ребенок, — тихо напомнила жена. — Ты себя вспомни, сколько тебе было, когда ты мне за шиворот таракана пустил. Египетского.

— А сколько мне было?

— Двадцать четыре. Илье тогда уже годик исполнился.

Моравлин отвернулся. Он сам не мог сказать, что именно его так злило. То ли эта детская непосредственность, то ли отчетливое понимание, что сын действительно вырос, и уже строит свою жизнь… А может, то, что такого умиротворенного Поля он давно не чувствовал.

Перед вылетом из Московья его предупредили, что Поле мерцает. Давно. И Моравлин готовился к испытаниям. А застал совершенно иную картину. Да, Поле по-прежнему мерцало. Но отчего-то казалось, что исчезли все проблемы, и впереди — безоблачное будущее. Про такие случаи говорят “Поле облизывает их”. Вот только Моравлин представлял, что за этим последует. Перед тайфунами тоже погода хорошая. А перед большой войной даже матерые разведчики начинают верить в мир во всем мире.

И все-таки Моравлин сумел вычленить причину своего раздражения. Девушка. Конечно, девушка. Если б от него что-нибудь зависело, он позволил бы сыну встречаться с кем угодно — только не с этой. Но от него ничего не зависело, и потому он злился.

Девушку выпроводили под вечер. Ужинать вместе с ними она отказалась, чему Моравлин был рад. Лида, кажется, расстроилась и решила, что Илья девушку обидел. Илья ничего не говорил, только взгляд у него был не такой, как обычно. Какой-то мутный, как у пьяного или очень счастливого человека. На вопросы отвечал невпопад, много смеялся и порой выглядел идиотом.

После ужина Моравлин заперся в комнате, выделенной ему сыном под рабочую. Кошмар. Два года назад эта квартира была его, и как ее распланировать, решал он. А теперь — сын.