Сейчас мальчики сидели у широкого стола, а монах Симеон читал им псалтырь, медленно и нараспев выговаривая Слова. Иван Васильевич не стал заходить, хотя сыновья повернулись к нему, но замерли под суровым взглядом инока, он лишь кивнул головой и, плотно прикрыв дверь, отправился к себе в горницу.

На столе у него лежала недописанная ответная грамота князю Курбскому. Писал он обычно вечерами, оставаясь один на один со своими мыслями. Это стало даже какой-то потребностью, как есть и пить. Подойдя к столу, потрогал листы, поднес ближе к окну, пробежал глазами последние строки: "Тако ли вы благочестие держите, ежели еси, словесным своим обычаем и несчастие сотворяете?"

Отошел. Вдумался в смысл… Верно ли написал? Поймет ли он, переметнувшийся к давним недругам отечества своего, слово к нему обращенное? Курбский его, Ивана Васильевича, чуть ли не Каином прозвал, во всех смертных грехах уличить решился. Зачем он так? Или не росли вместе? Не укрывались в походах одной попоной? Почему же он, Андрей, усомнился в истинности помыслов царских, на благо Отечества направленные?

Еще раз подошел к столу, схватил перо и хотел зачеркнуть последнюю строку, но остановился, вспомнив, что первое слово — от Бога, а второе — от него, от нечистого. Пусть останется, как было ниспослано свыше.

Иван Васильевич далек был от мысли, что Курбский, прочтя его ответное послание, повинится в содеянном. Нет, ни таков человек, знавший, как он, Писание построчно, побуквенно, но принявший на себя великий грех измены. Ему ли, царю, он изменил? Нет. Он жену с сыном оставил здесь на родной земле, презрев заботу о них и помня лишь о животе собственном. Так что для него русская земля, если дите бросил, не заслонив телом своим? Зверь лесной и то так не поступает.

Чему же тогда Писание научило его? Гордыне? Мудрствованию? Простой смерд от хозяина сбежавший и то плачется, мол, лукавый попутал. А тут и государя, и отечество променять, ради… Иван Васильевич чуть не задохнулся от душившей его злобы к бывшему другу, которому доверял еще свои юношеские помыслы. Как же жить, когда предает самый близкий человек, и шлет глумливые грамоты в собственное оправдание. Как жить со злобой, о которой и на исповеди сказать стыдно?!

После тихого стука в дверь просунулась голова Богдана Бельского и он почтительно доложил:

— Узнал я, государь, что Басманов с сыном прибыли в Александровскую слободу. Прикажешь позвать?

Иван Васильевич не сразу понял о чем речь и поглядел на Бельского затуманенными глазами, положил перо, присыпал песком написанное, и лишь потом заговорил тихо:

— Скажи, чтоб завтра после заутрени дождались меня во дворе, — Бельский кивнул и исчез, а Иван Васильевич долго еще сидел у стола, пытаясь вылить в гневных словах все, что скопилось в душе горького и тягостного.

* * *

…Лишь на третий день подошли полки воеводы Михаила Ивановича Воротынского к Переяславлю Рязанскому и сняли осаду. Татары успели соорудить напротив крепостных стен две башни из разобранных в слободе домов и с утра до вечера вели обстрел, изранив многих защитников. Басманов приказал бить по башням каменными ядрами и удачным выстрелом снесло верх одной из них. Он знал, что татары не успокоятся и станут вести подкоп под укрепления или сожгут крепостные стены чего бы это им не стоило.

Но как только из леса показалась русская конница, а следом за ней поползла растянутым строем медлительная пехота, татары, не приняв боя, бежали. Видимо, им стало известно о подходе Воротынского, потому что обозы ушли еще вечером, увозя награбленное и пленных. Организованно сотнями отступила и остальная Орда, оставив после себя лишь редкие холмики могил и черные проплешины костров.

Алексею Даниловичу принесли копье, воткнутое в городскую стену. К нему был привязан свернутый в трубочку лист, на котором было начертано несколько слов: "Выкуп князя Барятинского — 500 монет, слугу его — 300 монет. Везти на Бахчисарай".

Басманов был хорошо знаком с князем Петром Ивановичем Барятинским, но не мог предположить, как тот оказался в плену у крымцев… Может кто-то выдал себя за него? Не находя объяснения, решил взять грамоту с собой в Москву и там передать ее на подворье Барятинских, а они уж пусть решают, за кого просят такой огромный выкуп татары, требуя доставить его в Бахчисарай.

Он так и поступил, когда после снятия рязанской осады, через несколько дней добрался до Москвы и, отдохнув после дальней дороги, с утра направился на Арбат, где находилась усадьба князей Барятинских.

Слуга провел его в небольшую горницу, устланную пушистыми коврами, с развешанным по стенам оружием и попросил дожидать здесь хозяина. Вскоре раздались торопливые шаги и к нему вышел сам князь Петр Иванович, широко раскинув руки. Обнялись, поцеловались троекратно по русскому обычаю. Хозяин велел принести вина и заговорил первым:

— Рад видеть тебя, Алексей Данилович! Видать, опять с сечи или только едешь куда?

— Про войну хорошо слушать, да тяжело видеть.

— Ну, ты, боярин, ратник у нас известный, не чета многим, — польстил Басманову хозяин, — и с немцами, и с ливонцами бился, Казань брал. А уж с крымцами и подавно сладишь. Я и не сомневался.

Алексею Даниловичу приятно было упоминание о заслугах его и он невольно зарделся, крякнул несколько раз, поднял свой кубок и произнес со значением:

— За то и разреши выпить, князь Петр, чтоб только в поле нам воевать, а меж собой в мире и согласии жить.

— И то верно, — согласился Барятинский, поднося кубок к губам, — коль в поле съезжаются, то родом не считаются. Верно говорю? Негоже нам меж собой счеты сводить, чиниться друг перед дружкой древностью рода, да бороды в клочья драть на радость недругам.

— Вот и государь речь о том же ведет: все князья и бояре перед ним равны и службу нести должны ту, что он повелит.

— Верно, верно… Добро на худо не меняют. Коль дело Божие забудешь, то своего не получишь.

— Вот, вот, — подхватил Басманов, — воля Божия, а суд царский. Гневим мы государя спесью да самовольством, а потом дивимся, отчего он хмур да не весел.

Петр Иванович Барятинский всегда сторонился царского двора и без дела, без приглашения туда не ездил, хоть и вел свой древний род от князей Черниговских, имеющих пусть и дальнее, но родство с Рюриковичами. И он немало повоевал, но не столь успешно, как Алексей Данилович Басманов, отличенный самим царем. Будучи человеком осторожным, не водил особой дружбы с боярами.

И сейчас он весьма осторожно вел беседу Бог весть, зачем пожаловавшим к нему боярином, чья близость к царю была хорошо известна. Он пытался угадать истинную причину посещения своего дома Басмановым, но тот не спешил переходить к цели своего визита, отхлебывал вино из быстро пустеющего кубка, ничуть при этом не хмелея.

— Почитай с самого Светлого Воскресенья у государя не был и не знаю, не ведаю, чем он занят. Расскажи, князь, какие новости нынче на Москве-матушке слышны. Чего народ бает? — спросил Басманов.