Наши уступали числом, уж это как водится. Но…

Но!

Сколько Матросовых было у нас во время войны? А сколько уних? Говорят, один-разъединственный. Вот то-то и оно. Вот в чём суть. А ужникак не в количестве.

– Лева, они таки поубивают все друг друга! –Шихман толкнул локтем Звягинцева, на его лице смешались отвращение ииспуг. – Ну почему там, где русские, всегда бардак и драка?

И он указал на Гринберга – тот умело охаживал кулакаминачавшего гнуться брата Бенджамина.

Лев Поликарпович, сперва тоже очень разволновавшийся, междутем вдруг осознал, что на самом-то деле тут никто никого убивать несобирался, – профессионалы, они на то и профессионалы, чтобыконтролировать ситуацию. Поняв это, уважаемый профессор принялся рьяно болетьза своих.

– Древние традиции, языческие корни, – невнятнопояснил он Шихману. – Что с них взять. Варвары…

Конечно, варвары – разве ж цивилизованно выяснять отношенияс помощью кулаков? Как сказал один умник, сама цивилизация-то началась в тотмомент, когда в ответ на оскорбление полетел не камень, а такое же слово. Но…Даже у самого утончённого интеллигента что-то отзывается в сердце, когда идётстенка на стенку, когда наши согласованно и бескомпромиссно лупцуют не наших…Смотрим же мы с упоением фильмы, аннотации на которые гласят ёмко и коротко:«мордобой». Смотрим и радуемся ещё и потому, что там тоже всё не на стопроцентов серьёзно…

Варвар Гринберг между тем нокаутировал варвара Бенджамина ихотел было взяться за самого глав-варвара отца Брауна, но опоздал. Глеб резковыбросил руку, и этим движением была поставлена точка. Преподобного сноваскрючило, бросило ничком на истоптанный мох. Больше подняться он уже непытался, лишь утёр кровь с лица, поднял на Скудина удрученный взгляд ивыругался интернационально:

– You fucking bastard! Козел безрогий! Asshole!Редиска! Морковка! Навуходоносор! Петух гамбургский! Ни хрена собачьего недавали мы твоему ублюдку, тупым коленом трижды сношать его неловко! И не так, ине в мать, и не куда попало, етит твою сорок через семь гробов! Прости меня,Господи!

Былой акцент у него в самом деле отсутствовал начисто.

– Так, значит, не вы напичкали парня наркотой? –Удивившись, Скудин снял захват с горла брата Хулио и мягко, даже бережно уложилслегка придушенного противника наземь. Констатировал: – Тогда, выходит, зряподрались. – Он подошел к отцу Брауну и как ни в чём не бывало протянулему руку. Чернокожий батюшка руку взял и легко поднялся, никаких серьёзныхтравм ему нанесено не было, а расквашенная физиономия – Господи, каких толькомелких случайностей не бывает с настоящими мужиками. – И всё же, –добавил Кудеяр тихо и зловеще, – какая сволочь сбивает с панталыкумолодёжь? Выясню – на прямой кишке повешу!

Скудин не знал, что с неделю тому назад Бог послал Эдику…нет, не кусочек сыра, а самую настоящую манну небесную. Отходя ко сну,генералов сын обнаружил у себя под подушкой бархатную коробочку, а в ней – всё,что может пожелать душа наркомана: коллекцию марок, намазанных с оборотнойстороны вместо клея «синтетикой», стомиллиграммовые капсулы с «Люсей», то бишьзельем группы ЛСД, пяток шприцев с готовым раствором, пару «кораблей»[135] и две дюжины таблеток «экстази». О, райское блаженство,неземное наслаждение, отдохновение души!.. Эдик тихо вмазался на свежем воздухеи, хорошенько упрятав своё сокровище, отправился к себе в вагончик«путешествовать». Хрен тебе, квазимодо-подполковник! Кошкин хвост, дырку отбублика, мёртвого осла уши!..

На поле боя между тем воцарились мир и спокойствие. Молодцывытерли кровь, высморкали сопли и с шуточками-прибауточками через умывальникдвинулись на кухню. Пошли, правда, не в полном составе. Брат Бенджамин пока чтоне мог жевать, брат Хулио немножко страдал нутром, а братья Марио с Родригесомсовсем неважно держались на ногах и потихоньку отправились в палатку. Сроссийской стороны за обеденным столом отсутствовал Гринберг. Нет, не попричине битвы, битва-то как раз его развлекла и порадовала. Но вот схлынулбоевой восторг – и снова полезли в голову воспоминания о неизбывном кошмаре,который посетил его прошлой ночью и, конечно, посетит нынче. Евгений Додиковичвышел на берег озера и сел покурить, но и это не помогло, такая захлестнулатоска, хоть сейчас прыгай в непроглядные озёрные глубины. С большим камнем нашее…

– Что, Женечка? Плохо? – Из-за кустов неслышнопоявилась Виринея, уселась рядом, стрельнула «Винстон», прищурила от дымаглаза. И сообщила слегка обалдевшему Гринбергу: – Это духи острова гневаются, вжертву не принимают генеральский мундир. Слишком много крови на нем.

Всю эту ахинею она произнесла с совершенно серьёзным видом,точно с таким, с каким в своё время защищала кандидатскую диссертацию – инебось скоро отправится защищать докторскую.

«Тихо шифером шурша, крыша едет не спеша…»

– Духи? Гневаются? Мундир?.. – Гринберг как-тостранно посмотрел на Виринею, искусанные губы скривились в нехорошейулыбке. – Слушай, ты помимо колена головкой не ударялась? Теменной частью?

– Мне, Женечка, понятен твой скепсис, – продолжалаВиринея всё так же серьёзно. – Но ты учти: всюду существуют незримые,очень прочные соответствия. Материальная наука ошибочно трактует их какпричинно-следственные связи. – Она глубоко затянулась и, выпустив струйкудыма, ласково, словно недоразвитому ребенку, улыбнулась Гринбергу. – Стоитпорвать нужную ниточку, и духи отстанут, не смогут дёргать струны в твоейдуше. – Она улыбнулась ещё шире, в глазах её сверкнули озорныеискры. – Ну вот давай, просто чтобы ты поверил… Я сейчас потяну заниточку, идущую к желудку. Вот так… очень медленно и плавно… Куда же ты,Додикович? А двести баксов? Ну, не покидай же меня! Побудь со мною!

Она откровенно хохотала.

Евгению же Додиковичу было не до неё – и не до всегоостального мира. Стремительно набирая скорость, он мчался в сторону сортира, ив голове его стучала единственная мысль, идущая из пищеварительного тракта: «Неопоздать бы, только бы не опоздать!!!»

Уф-ф. 0-о-ох…

Обошлось. Сказались тренировки, многокилометровые кроссы испецназовская выучка – зря ли говорят, что годы тяжкого учения нужны для того,чтобы спасти тебя в один-единственный миг! Он успел вовремя, и к тому жеобитель душевного отдохновения оказалась не занята. Гринберг вихрем влетелвнутрь, буквально рухнул на выпиленное «сердечком» отверстие… и вот, одолгожданный блаженный миг, по сравнению с коим оргазм – это тьфу, несчастнаясудорога, убогий суррогат сортирного катарсиса. И долго ещё Евгений Додиковичпребывал наедине с собой, взмокший, взволнованный, раздираемый противоречиями.Рациональный ум его отказывался верить в чудеса, шептал: «Нет идеализму! Кантбыл не прав!» – «Ещё как прав, – гудели сфинктер, желудок и толстаякишка, – первичен дух, а мир иллюзорен!»