Около двух лет Гаррисон проверял и настраивал свой № 4 по маятниковым часам, прежде чем доложил Комиссии по долготе в марте 1761 г., что № 4 ни в чем не уступает № 3 и что его работа значительно превосходит все ожидания. Он попросил назначить морские испытания. Просьба получила положительный ответ, и в апреле 1761 г. Уильям Гаррисон, его сын и главный помощник, повез в Портсмут № 3. Отец привез туда же чуть позже и № 4. В Портсмуте их ждало множество задержек, и наступил октябрь, прежде чем удалось организовать отплытие молодого Гаррисона на Ямайку на корабле «Дептфорд» с капитаном Дадли Диггсом. Джон Гаррисон, которому тогда было шестьдесят восемь лет, сам не решился на долгое морское путешествие; он также принял решение сделать ставку на один только № 4, а не посылать вместе № 3 и № 4. Наконец, 18 ноября 1761 г. «Дептфорд» после захода в Портленд и Плимут отплыл из Спитхеда с конвоем. Морские испытания начались.

№ 4 поместили в ящик с четырьмя замками; ключи от замков получили Уильям Гаррисон, губернатор Ямайки Литтлтон, также путешествовавший на «Дептфорде», капитан Диггс и его первый лейтенант. Чтобы открыть ящик, необходимо было присутствие всех четверых, даже если часы всего-навсего нужно было завести. Комиссия по долготе позаботилась также о том, чтобы перед испытаниями долготу Ямайки определили заново по серии наблюдений спутников Юпитера; однако из-за позднего времени года решили удовлетвориться лучшим из предыдущих результатов. Местное время в Портсмуте и на Ямайке предполагалось определять по равновысотным наблюдениям Солнца, а разницу – путем сравнения с временем, которое сохранил хронометр Гаррисона.

Как обычно, первым пунктом на пути к Ямайке стала Мадейра. В этом путешествии буквально все, кто находился на борту «Дептфорда», жаждали войти в гавань острова с первого раза. Для Уильяма Гаррисона это означало первое решающее испытание № 4; для капитана Диггса – сравнение его собственного навигационного счисления пути с работой механического приспособления, в которое он совершенно не верил. У команды судна в этом деле был не только научный интерес. Все боялись вообще пропустить Мадейру, «следствием чего стали бы серьезные неприятности». К ужасу команды, внезапно обнаружилось, что взятое в рейс пиво – больше тысячи галлонов – испортилось, и людям уже приходилось пить воду. Через девять дней после выхода из Плимута долгота судна по навигационному счислению пути составляла 13°50' к западу от Гринвича, а по данным № 4 и Уильяма Гаррисона – 15°19'. Капитан Диггс, естественно, склонен был верить своим данным, полученным по счислению, но Гаррисон упрямо твердил, что № 4 работает точно и, если Мадейра верно обозначена на карте, на следующий день судно будет в виду берега. Диггс предложил Гаррисону пари – пять против одного, что прав капитан, а Гаррисон ошибается; несмотря на это, он не изменил курс, и на следующее утро в шесть часов дозорный увидел прямо по курсу Порто-Санто, северо-восточный остров группы островов Мадейра.

На офицеров «Дептфорда» точные предсказания Гаррисона во время путешествия произвели сильное впечатление. Оно еще усилилось, когда «Дептфорд» пришел на Ямайку, на три дня опередив корабль «Бивер», который вышел из порта на десять дней раньше. № 4 без промедления доставили на берег и проверили. Выяснилось, что с поправкой на известную скорость хода (в Портсмуте хронометр отставал за сутки на две и две трети секунды) за все время путешествия он отстал на пять секунд, что дало ошибку в определении долготы в 1,25 угловой минуты, или в одну морскую милю с четвертью.

Официальные испытания на Ямайке закончились. Обратное путешествие Уильям Гаррисон должен был совершить на шлюпе «Мерлин». Капитан Диггс в порыве энтузиазма заказал первый хронометр Гаррисона, который будет выставлен на продажу. Обратный переход в Англию стал для № 4 суровым испытанием. Погода была очень бурная, и хронометр, за которым по-прежнему тщательно следил младший Гаррисон, пришлось перенести на корму – единственное сухое место на судне. Там его немилосердно кидало в разные стороны и «сильно встряхивало множество раз». Однако в Портсмуте, когда хронометр вновь проверили, оказалось, что полная ошибка, накопившаяся за пять месяцев путешествия по жаре и холоду, со штормами и штилями, составила (с учетом скорости хода) всего 1 минуту 53,5 секунды; это соответствовало ошибке по долготе в 28,5 (то есть 28,5 морской мили). Это было в пределах полградуса, заявленного в акте королевы Анны. Джон Гаррисон с сыном выиграли сказочное вознаграждение в 20 000 фунтов стерлингов.

Морские испытания закончились, но испытания Джона Гаррисона только начинались. Именно в этот момент, в возрасте шестидесяти девяти лет, Гаррисон впервые ощутил у себя недостаток академического образования. Он был простым человеком, которому незнаком язык дипломатии и чуждо тонкое искусство намеков и отговорок. Он одолел долготу, но не знал, как справиться с Королевским обществом или Комиссией по долготе. Он заработал обещанное вознаграждение и теперь хотел всего лишь получить деньги. Следует отметить, однако, что никто не собирался тут же ему их отдавать.

Ни Комиссию по долготе, ни ученых-консультантов нельзя обвинить в том, что в своих отношениях с Гаррисоном они в какой-то момент повели себя нечестно; они были всего лишь людьми со всеми свойственными людям слабостями. 20 000 фунтов стерлингов представляли собой громадное состояние. Одно дело скупо выдавать часовщику на расходы не больше чем по 500 фунтов за раз, чтобы он мог внести свой вклад в общее дело. И совсем другое дело выдать сразу 20 000 фунтов стерлингов одному человеку, да притом простолюдину. Это более чем необычно. Кроме того, и в комиссии, и в Королевском обществе были люди, которые и сами не отказались бы получить эти деньги или по крайней мере часть их. Джеймс Брадлей и Иоганн Тобиас Майер долго и упорно трудились над составлением точных лунных таблиц. Вдове Майера выплатили 3000 фунтов за его вклад в решение проблемы долготы, и в 1761 г. Брадлей прямо сказал Гаррисону, что он и Майер поделили бы между собой 10 000 фунтов призовых денег, если бы не его проклятые часы. Галлей долго и мужественно пытался решить проблему определения долготы по вариациям компаса и не собирался жертвовать даже частью от 20 000 фунтов. Достопочтенный Невил Маскелайн, Королевский астроном и составитель «Морского альманаха», был упрямым и бескомпромиссным сторонником метода «лунных расстояний»; для всех остальных методов его сознание было закрыто. Ему с самого начала не нравился ни сам Гаррисон, ни его часы. Если принять во внимание этих и других неназванных честолюбцев, то неудивительно, что комиссия сочла поразительный успех Гаррисонова хронометра счастливой случайностью. Гаррисон не разрешил членам комиссии исследовать механизм хронометра; в ответ они указали, что если взять множество часов и отвезти их на Ямайку в одинаковых условиях, то одни часы из множества вполне могут показать не менее хороший результат – по крайней мере в одном плавании. На этом основании они отказались выдать Гаррисону сертификат о том, что он выполнил условия акта, до дальнейшего испытания, а может быть, и испытаний. Пока же они согласились выдать ему сумму в 2500 фунтов в качестве промежуточного вознаграждения, поскольку его машина оказалась довольно полезным и хитроумным изобретением, хотя и неописуемо загадочным. Парламент вынес решение (февраль 1763), разрешавшее Гаррисону получить 5000 фунтов, как только он раскроет секрет своего изобретения, но абсурдно жесткие условия, выдвинутые комиссией, свели это решение на нет. В конце концов ему была дарована возможность провести еще одно морское испытание.