Набиралась большая толпа, теснясь, все наполняясь, и к концу вышло около трети всех пленных. Киятские воины сбивали их в кучу, окружая со всех сторон, оттесняя от остальной толпы.

Тэмуджин отступил шагов на десять, оглядел вышедших.

– Ну что, все вышли? А теперь слушайте. От каждой семьи отпускаю по одному подростку. Пусть они идут в лес, ищут своих отцов, братьев и передадут им: если они не придут ко мне с повинными головами, то семьи их, вместе с детьми и женами, я прикажу перебить – всех, до последнего. Пусть выбирают между собой и своим потомством. А теперь пусть каждый вышедший подросток указывает воинам, из какой он семьи. Все остальные пусть остаются на месте.

Тэмуджин повернул коня и, отъезжая, увидел возвращающихся от куреня женщин. Они шли быстро, плотной гурьбой, спотыкаясь, испуганно озираясь по сторонам. Десять воинов, оцепив их, гнали, словно стадо коров.

Приблизившись, женщины встали, тяжело дыша от непривычной им быстрой ходьбы. Потные, с растрепанными волосами, с заплаканными лицами, это были совсем не те гордые и властные хатун, которые стояли перед ним недавно.

Десятник, сопровождавший их, подъехал к Тэмуджину и, доверительно улыбаясь, сказал:

– Ваша супруга разом простила их всех, как только они пали перед ней на колени, и просила вас не убивать их, оставить в живых.

– Ладно, пусть пока идут на свое место, – распорядился Тэмуджин.

Женщин угнали, и в это время от куреня показался Джамуха с несколькими своими нукерами. За ними рысила полусотенная толпа всадников. Тэмуджин подождал его. Уже растеряв первый гнев и порыв мести, он почти спокойно спросил:

– Ну, анда, что там происходит?

Джамуха коротко рассказал об утреннем совете у хана.

– Нашлись следы твоих врагов, Тохто Беки и Дайр-Усуна, – радостно говорил он, придерживая нетерпеливо рвущегося коня и щуря глаза от лучей восходящего солнца. – Уже послали за ними больше тумэна воинов. А хан наказал этих нойонов поймать живыми и привести к тебе.

– Хорошо бы, – задумчиво сказал Тэмуджин, потупив взгляд, и тут же оторвался от своих мыслей. – Вот, анда, пленные меркитские семьи. Личных своих врагов я пока отделил, а остальных можно разделить между тремя нашими улусами. Хорошо бы позвать сюда хана. Без него нельзя начинать дележ.

Джамуха помолчал и, многозначительно взглянув на него, двинул головой, приглашая отъехать в сторону, и первым тронул коня. Удивленный Тэмуджин последовал за ним. Они остановились в шагах двадцати.

– Ну, что? – спросил Тэмужин, выжидательно глядя на него.

– Слушай, – Джамуха склонился вперед и пристально, будто испытующе посмотрел на него. – Я, может быть, ошибаюсь, но сейчас скажу тебе такое, что у тебя волосы дыбом поднимутся. Однако, что бы ты ни услышал, это останется между нами. Хорошо? Никому ни слова!

– Что это ты такое хочешь мне сказать? – недоверчиво глядя на него, спросил Тэмуджин и почему-то подумал о Бортэ. – Ладно, не скажу никому, но говори уж поскорее, что ты узнал!

– Сейчас наш друг Тогорил-хан, закончив совет с тысячниками трех наших улусов, где он отдал все распоряжения и приказы, кому что делать, собрал другой совет – уже только с шестерыми своими тысячниками. А меня он после первого совета отправил к тебе, да едва не выгнал из юрты. Видно, ему не терпится поговорить со своими о чем-то наедине. Для чего нужно созывать своих отдельно и о чем можно с ними разговаривать в нынешнем положении? Что ты об этом думаешь, анда?

Тэмуджин облегченно перевел дух, радуясь, что речь не о Бортэ, и с трудом понимал анду. «Видно, что Джамуха подозревает хана в чем-то, – медленно соображал он, пытаясь вникнуть в его мысли. – Но в чем можно его подозревать? В предательстве, в сношении с меркитами? Это будет смешно…»

– Джамуха-анда, ты слишком уж подозрителен, – укоризненно сказал Тэмуджин. – Хан и тебе, и мне оказал бесценную помощь – такую, что никто другой в нашем племени не окажет, а ты вместо благодарности всякие напраслины возводишь на него. Это ведь нехорошо…

– Ладно, ладно, анда, – Джамуха сразу отступил, поспешив согласиться с ним, и смущенно пожал плечами. – Пусть будет по твоему, но я сказал тебе лишь то, что было в моих мыслях, а мы ведь анды, у нас одна душа, одна голова должна быть, потому я и выложил перед тобой свои мысли. Но ты ни слова… слышишь?

– Слышу, не тревожься.

– Ну, тогда, давай, позовем хана, – сказал Джамуха, все еще раздумывая о чем-то про себя. – Он уж, наверно, закончил совет со своими.

И тут же перевел разговор:

– А ты знаешь, что в айле, который занял я, сейчас сидит меркитский нойон Хаатай-Дармала, который тоже ходил в набег на твое стойбище и участвовал в похищении Боортэ?

Тэмуджин встрепенулся от неожиданной новости.

– Что же ты молчал! – воскликнул он. – С этого надо было начинать, а ты про хана… Поехали, посмотрим на него.

Тэмуджин тронул коня в сторону куреня, но тут его догнал Бэлгутэй.

– Брат, подожди…

– Что у тебя? – догадываясь, о чем он будет говорить, спросил Тэмуджин.

– Моей матери не оказалось в том курене, который мне указали.

– И что?

– Надо бы расспросить у пленных.

– У тебя язык есть?

– Есть.

– Оружие при тебе?

– Да.

– Я вам показал, как надо с ними разговаривать?

– Да.

– Ну, так что же ты ко мне пришел? Расспрашивай у них все сам. До каких пор за моей спиной будешь прятаться?

– Я понял, брат!

– Вот и делай свое дело, а меня ждут другие дела.

* * *

Меркитский нойон сидел в тени задней юрты, без шапки и ремня, со стянутыми назад руками. Опустив голову и плечи, будто от непосильной тяжести, он задумчиво уставился в землю.

Тэмуджин въехал в круг айла, посмотрел на него и сразу узнал. Явственно вспомнилось, как в тот самый день он вместе с братьями и нукерами, взобравшись на горную скалу, смотрел на занятое меркитами стойбище и видел, как этот нойон вышел из большой юрты и, блаженно улыбаясь, щурясь на солнце, что-то говорил, а двое других смотрели на него и весело хохотали…

К Тэмуджину сзади подъехал Джэлмэ. Всмотревшись в пленного, он сказал:

– А это ведь тот, который бросил в костер подставку для онгонов и насылал проклятия вашему роду.

Тэмуджин вплотную подъехал к связанному, тяжелым, ненавидящим взглядом заставил его подняться на ноги. Тот был высок, матер, как старый медведь, но от былого грозного вида не осталось и следа, и теперь он, усмиренный, будто выхолощенный, стоял перед ним, покорно опустив голову.

Тэмуджин, с трудом сдерживая в себе желание ударить, убить его и растоптать конем, хриплым от волнения голосом спросил: