Бамм-бамм-бамм… тили-динь! – тили-динь! …Бамм-бамм-бамм!

Щуплый звонарь на звоннице Троице-Петровского собора[71]всем телом мотается на толстом канате – в такт размахам тяжелого языка:

«Святый Боже, святый-крепкий, святый Боже, святый-крепкий, святый Боже, святый…»

Молитвенное присловье, отбивающее ритм частого благовеста, известное всем без исключения звонарям на Руси, не менялось, наверное, со времен татарских набегов на Москву, со времен литовских и польских осад Смоленска, с недобрых годов Смутного времени. А с чего его менять? Не изменился же большой колокол-благовестник, что по-прежнему отбивает положенные три редких удара, возвещающих о начале богослужения…

«Святый Боже, святый-крепкий, святый Боже, святый-крепкий…»

Только вот приключился конфуз – благовест отбивают уже третий раз, а служба все не началась.

Царь задерживается. Клир в крепостном соборе давно парится в облачении, стынут на ветру часовые на куртинах; стрелки ползут к полудню, скоро уже рявкнет пушка с Нарышкина бастиона. Вот она-то точно не будет ждать – как не ждала ни единого раза за те пятнадцать лет, что дают полуденный выстрел из Петропавловки. Раньше, с 1865 года, когда обычай этот только был заведен в столице империи, стреляли со двора Адмиралтейства.

Царь все не едет.

Бам-м, бамм-м, бамм-м – малый благовест. Только ему во всей империи и дозволено торопить самодержца…

«Святый Боже, святый-крепкий…»

Первый день марта. Ветер над Невой…

«…Гранатометчики идут по Петровской набережной, к мосту. Их двое; Олегыч только что дал сигнал, что они уже на месте. Главный удар наносят именно они – пропустят царский кортеж на площадь и – метров со ста, из «мух»…»

Каретников боролся с искушением достать из кармана небольшой, но мощный бинокль и рассмотреть террористов. Да вон они – впереди шествует важный барин в котелке, рука за спиной, во второй небрежно несет трость. За ним второй, в неказистом тулупчике – то ли лакей, то ли рассыльный из лавочки, вон, навьючен как ишак…

Корф (позывной – «Первый») должен быть где-то там, но его пока не видно. Барон подошел к делу творчески – он одет в форму, причем расхристан сверх разумной меры. Шинель распахнута, пуговицы оборваны, сюртук расстегнут до пупа – господин офицер после попойки. Или в процессе – если попойка началась вчера. Или позавчера. Господин офицер вышел проветриться, и солидный денщик с раздвоенной «скобелевской» бородой бережно поддерживает их высокородие, чтобы, не приведи господь, не свалились в Неву. Прохожие недоуменно озирают парочку – что-то рано начал загул господин офицер, полудня еще нет, – и спешно уступают дорогу защитнику престол-отечества…

Вторая группа – за Троице-Петровским собором, на Большой Дворянской[72]. Ждут сигнала. Он должны выехать на площадь со стороны Конной улицы[73]и встретить царя пулями. Никаких револьверов с отравленными пулями, как любят народовольцы, – в извозчичьих санках спрятан ПКМ. Кинжальный огонь – в упор, с пары десятков метров… Каретников поежился. А ведь в экипаже и супруга царя, и Георгий, и Ники, наследник – будущий царь Николай Второй. Каша. Кровавая.

Впрочем, пулемет – это так, подстраховка. Две реактивные противотанковые гранаты в легкий деревянный возок – без шансов для пассажиров…

Группу с пулеметом должен нейтрализовать Никонов. Его позывной – «Третий». Лейтенант тоже не стал снимать мундира – к чему? Над городом плывет благовест, перед собором полно народу – кто обратит внимание на морского офицера? Санки с убийцами ждут на Большой Дворянской, возле церковной ограды, и, получив сигнал, тронутся в сторону Троицкой площади.

Три группы агентов ждут как раз там. Это люди Вершинина – каких трудов стоило уговорить его не ставить в известность начальство, не подвергать риску операцию, а самим взять террористов из будущего…

Пятый боевик – метрах в сорока от самого Каретникова, на мосту. Стоит – и с независимым видом рассматривает панораму Петропавловской крепости. Это наблюдатель – по его сигналу гранатометчики остановятся и примутся распаковывать длинные свертки. Две зеленые трубы – мало ли какие причуды могут быть у приличного вида господина? Сигнал будет дан не раньше, чем царский экипаж поравняется с наблюдателем. До съезда с моста – еще почти двести метров, это примерно минута. Чтобы привести в рабочее состояние противотанковый гранатомет РПГ-18 (известный широкой публике как «Муха»), нужно открыть заднюю крышку, раздвинуть трубы до упора, потом повернуть предохранительную стойку вниз до упора и отпустить. Ерунда – даже для неопытного стрелка секунд двадцать, не больше. У террористов куча времени.

Но сейчас царский кортеж только-только выезжает на Дворцовую площадь. До Троицкого моста – мимо Зимнего, мимо дворца великого князя Владимира Александровича, мимо Мраморного дворца – не меньше десяти минут. Так что всем действующим лицам еще десять минут мерзнуть на сквозном ветру, под заливистый благовест столичных соборов.

Вон он! Даже с такого расстояния, через всю Неву, виден массивный ящик царского экипажа. В документах написано – «четырехместные сани», но на самом деле это карета, поставленная на полозья, – квадратная, черная, по вместительности не уступающая маршрутке. Неудивительно – негоже венценосной семье тесниться в узком ящике или мерзнуть на февральском ветру в открытых санках…

Каретников покосился вправо – наблюдатель тоже подошел к парапету и поднес руку к лицу. Бинокль? Да, наверное…

Сам доктор – «Второй». Он тоже наблюдатель, «коллега» того, что на мосту. Правда, у Каретникова есть и другая функция. Мало ли что случится при захвате – а карманы доктора набиты перевязочными пакетами, ампулами с противошоковым, жгутами. Сначала он уложил это хозяйство в небольшой саквояж, но потом все же распихал по карманам – уж очень походил этот самый саквояж на ручную кладь бомбиста.

А серьезная «медицина», заветный пластиковый ящик «скорой помощи», сейчас у Ольги – она только вчера приехала из Москвы. Девушка ждет в небольшом возке, дальше по Петровской набережной – напротив домика Петра. У нее тоже рация, позывной «Четвертый». Хочется верить, что ее поклажа сегодня не понадобится.

Три щелчка в гарнитуре. Потом, после перерыва – два и еще два.

Олегыч бдит. Камеры работают. Виктор, пленный «бригадовец», честно зарабатывает если не прощение, то жизнь. Порядок.

У съезда с моста, с Петербургской стороны, возле полосатой будки караульного прячется от ветра Яша. «Пятый». Главный сыщик из их кустарного детектива. В кармане у молодого человека кроме «бульдога» еще и светошумовая «Заря». Последняя линия обороны, на крайний случай: если захватить террористов не получится, Яша должен по сигналу взорвать эту гранату. Низкочастотный грохот и слепящая вспышка в миллионы свечей наверняка заставят казаков конвоя остановить царский экипаж. Не идиоты же они, в самом деле, чтобы везти своих августейших подопечных к опасности!