— Я обещала, Ганс, — твердо сказала Катарина, когда они возвращались с последней совместной прогулки по лесу, окружавшему Бадендорф. — Я должна разыскать свою семью.

— Но я — твоя семья. Когда ты выйдешь за меня замуж…

Она взяла его руки в свои и, грустно улыбнувшись, сказала:

— Да, я знаю, Ганс. Но отец обещал за мной вернуться. И если он этого не сделал, значит, с ним что-то произошло. Мне снятся сны… Я вижу его в тюрьме, одинокого и всеми позабытого, или больным, в какой-то деревне далеко отсюда. Я должна его найти. Это мой долг перед ним. И перед обеими моими матерями. А потом я вернусь к тебе.

Фрау Рот, считавшая, что ни для одного из ее детей нет достойной пары, и каждый раз злобно наблюдавшая, как очередное ее чадо идет под венец, всегда втайне надеялась, что Ганс, ее мальчик, никогда не женится. Все прекрасно знали, что у герра Рота больное сердце, а фрау Рот, обладающая крепким телосложением и железной волей, скорее всего, намного переживет его. Она не собиралась оставаться одна, и тем более — под опекой невестки, дочери какой-то швеи (фрау Рот не поверила ни единому слову этой истории о богатом дворянине).

— Катарина должна ехать, сын мой, — сказала она самым приторным голосом, каким только могла. — Она должна быть со своим отцом.

— Тогда пообещай, что ты ко мне вернешься, — сказал Ганс с такой страстью, что Катарина почувствовала смущение. — Исполни свой долг, разыщи своего отца и примирись со своим прошлым. А потом возвращайся ко мне, чтобы стать моей женой.

И так, помимо двух торжественных обещаний, которые Катарина дала своим матерям — одно у смертного одра, другое на могиле — она дала еще и третье: вернуться в Бадендорф и стать женой Ганса Рота.

Когда прибыл торговый караван, весь Бадендорф вышел провожать Катарину. Фрау Рот всем напоказ подарила Катарине в качестве сувенира кошелек, набитый серебряными талерами и пфеннигами. Кошелек обнесли по кругу, и все заглядывали в него и хвалили фрау Рот за щедрость, а когда никто не видел, она высыпала из него половину монет себе в карман и вручила облегченный кошелек Катарине.

Огромный торговый караван состоял из купцов и вкладчиков, объединившихся, чтобы защитить свой товар в дороге, — меха и янтарь с северного побережья они везли на юг, где обменивали их на фрукты, масло и специи, и уже с этим товаром отправлялись обратно на север. Караван охранял усиленный отряд наемных солдат, которые ехали по обеим сторонам длинной вереницы мощных лошадей, запряженных в огромные повозки. Если по пути им встречались грабители, они получали отступные — это ограждало путников от последующих набегов. И поскольку это был единственный безопасный способ передвижения, простые люди часто шли вслед за караваном.

Катарина и доктор Махмуд должны были отправиться с последней партией пивных кружек герра Рота, и, когда они со слезами на глазах стали прощаться, Ганс подарил Катарине особую кружку: на ней был изображен горный пейзаж с маленькой камеей в виде города Бадендорфа, тщательно выполненной и раскрашенной лично герром Ротом. Монах Пасториус, смущаясь и краснея, тоже сделал Катарине подарок: плоский кожаный мешочек, пропитанный маслом и воском, — не пропускающий воду, на кожаном шнурке, позволяющем, незаметно носить его под одеждой. Он идеально подходил по размеру для миниатюрной иконы с изображением святой Амелии.

И они тронулись в путь вместе с караваном длиной в милю, вышедшим из Антверпена, конечным пунктом которого был торговый центр Европы — Нюрнберг. Он продвигался по крупным сухопутным торговым путям и должен был прибыть в Альпы летом, когда с перевалов сойдет грязь. Этот маршрут назывался Янтарный Путь, он был проложен еще задолго до того, как римляне покорили Европу, — несколько тысяч лет назад, когда люди каменного века, жившие на далеком севере, собирали янтарь и перевозили его по суше от Северного моря к Средиземноморскому и Адриатическому побережьям. Римские легионы проложили другие дороги и построили мосты, чтобы переходить через Альпы. В средние века из-за крестовых походов и возросшего количества пилигримов движение по этому маршруту было особенно плотным, так что Катарина с доктором Махмудом отправились в путь, присоединившись к огромной толпе, в которой были торговцы, путешественники, паломники, нищие, бродяги, рыцари и даже королевские почтовые фургоны. Это была пестрая процессия, — мужчины, играющие на дудках, женщины с младенцами, дети, гоняющие собак; шумное сборище, тянувшее скрипучие фургоны, повозки и ломовые телеги, кто-то верхом, но большинство пешком; и у каждого перекрестка состав каравана менялся, потому что одни покидали его, а другие присоединялись. Им приходилось делать вынужденные остановки, потому что на каждой границе у них требовали бумаги и проверяли, нет ли больных чумой. Ночевали они либо под открытым небом, либо на грязных постоялых дворах, где с них запрашивали непомерную плату. Перейти через альпийские перевалы им помогли местные жители, специально обученные провожать гужевой транспорт.

Катарине это казалось удивительным приключением: ей нравилось путешествовать под защитой богатых торговцев, нанявших себе для охраны лучников; ей нравилось, что они путешествуют с такими удобствами — в закрытой повозке, которая служила ей постелью ночью. Вечерами, сидя у костра, доктор Махмуд учил ее своему родному языку, потому что считал, что, когда отправляешься в Святую Землю, очень важно знать арабский. Он рассказывал, что в Испании растут похожие на золотые яблоки фрукты, которые называются апельсинами, а в Египте — сладкие плоды финики, о которых Катарина никогда не слышала. Но комфорт и безопасность закончились, когда Катарина с доктором Махмудом и еще сколько человек покинули караван в Милане, потому что им нужно было попасть в Геную. Они присоединились к другому торговому каравану — везущему в Венецию французские ткани в обмен на венецианское стекло, и двигались по плодородной равнине вдоль реки По, затем повернули на север, к Падуе, а оттуда — к Адриатическому побережью. От Бадендорфа до Альп они шли вместе с друзьями, теперь же их окружали чужие, и они старались как можно реже вступать с ними в контакт. Доктор Махмуд хорошо знал, что молчание — золото. Старый араб помалкивал о том, что он мусульманин, потому что в те времена христиане враждовали с мусульманами, особенно на Средиземноморье, к которому они приближались, где на море господствовали ненавистные турки.

Венеция поразила Катарину. И хотя они проезжали и более крупные города, даже такую удивительную столицу, как Нюрнберг, но по сравнению с Венецией все они казались заурядными. Город бы на удивление ровным. Ни гор, ни холмов; люди живут вдоль каналов и передвигаются на лодках-гондолах, орудуя смешными изогнутыми веслами; одеваются горожане гораздо роскошнее, чем на севере. Женщины из высшего общества семенили по улицам в башмаках на высокой платформе и не покрывали головы, как это было принято в Германии, а гордо выставляли на всеобщее обозрение свои локоны и косы, украшенные золотыми сетками и лентами. Многие мужчины, особенно молодые, носили длинные волосы и казались Катарине очень женственными. Хотя в тех пылких взглядах, которые они на нее бросали, не было ничего женственного. Волосы Катарины тоже не остались без внимания. В Бадендорфе ее золотые косы не были чем-то необычным. Но, чем дальше они продвигались на юг, тем удивительней они казались. Ей встречались женщины и со светлыми волосами, но обычно они были крашеные и явно искусственные.