Обернувшись, Фулкром увидел, что теперь уже вся толпа от церкви перекочевала к ним и они окружены со всех сторон. Тейн попятился, но Вулдон стоял, как стоял. Оскорбления сыпались на них со всех сторон. Кто-то размахивал копией «Обозревателя», желая знать, почему от людей скрывали правду.

Одна молодая женщина, кутаясь в шаль, спросила Тейна:

– Неужели это правда?

«А то нет, дура ты эдакая!» – подумал Фулкром.

– Да.

– Тейн, ты не обязан отвечать.

– Ты даже не представляешь, как я устал с этим жить. Лучше уж так, в открытую.

«А ты не знаешь людей. Им не нужна правда, они слышат лишь то, что хотят услышать».

В толпе было человек тридцать или сорок, они окружали троих. Они набросились на Тейна: и обманщик-де он, и его родители вели грязный бизнес, и не имеет он права быть среди них. Тейн пытался оправдаться, объяснить – бесполезно, ему было не перекричать этот хор возмущенных голосов.

Вулдона, который так и стоял с мешком за плечами, они проклинали, на него плевали, называли его детоубийцей, кричали, что такая работа не для него и пусть он лучше сматывается.

Фулкром смотрел на человека-гору – тот стоял безмолвно, недвижно, зафиксировав взгляд в точке над головами толпы, не реагируя на потоки брани. По крайней мере, так казалось Фулкрому.

Вдруг Вулдон закричал – открыл рот и издал протяжный низкий звук, от которого все на мгновение оглохли. Люди стояли и смотрели на него, разинув рты, а он бросился в толпу и проложил себе путь, разбрасывая их, точно кегли; кое-кто упал, одна женщина вскрикнула, ударившись головой о камень.

«О черт!» Фулкром ринулся в проем, оставленный Вулдоном, увлекая Тейна за собой. По пути он извинялся перед жителями направо и налево, оглаживая ладонью воздух, держа голову низко.

В одном районе, где шла большая стройка, они нашли местечко потише. Забрались под виадук в тени строительных лесов. По мосту над их головами прогремела колесами повозка, процокала копытами лошадь. Вдали маячили городские огни.

Вулдон бросил мешок с пленником на землю; тот заворочался, заныл, просясь наружу. Вулдон пинал его до тех пор, пока он не затих.

– Что теперь, следователь? – спросил он.

– Ты успокоился? – ответил ему Фулкром.

Вулдон ходил вдоль стройки, на каждом шагу втаптывая ногами гравий в землю.

– Достали они меня.

– Нельзя вымещать свое плохое настроение на людях. Все мы просто большие дети, особенно когда нас много, и многие действуют не думая, поддаваясь эмоциям толпы.

– Знаю. Знаю.

– Тейн, а ты как? – спросил Фулкром у непривычно тихого человека-кота.

Тейн вздохнул, сидя на корточках, потер ладонями лицо.

– Я надеялся, что секрет еще какое-то время не выплывет.

– Да, это все меняет, – сказал Фулкром.

– В каком смысле? – спросил Тейн.

– Рыцари эффективны только при поддержке населения. С этой целью вас и создали – помогать жителям города, предотвращать преступления, но главное – давать людям надежду. Вы – символ.

– Пропаганда, – буркнул Вулдон.

– В некотором роде, – согласился Фулкром. – Но вы, по крайней мере, вселяли в людей чувство уверенности, за это вас и любили. – «А это гораздо больше, чем когда-либо выпадало мне».

– И что теперь? – с надеждой спросил Тейн.

– Доставим этого типа в Инквизицию и там с ним поговорим. А я пока попытаюсь договориться с вашим нанимателем о встрече.

Фулкром плохо спал в ту ночь: он тревожился о Лан, не случилось ли с ней чего в подземном мире, ломал себе голову над тем, как представить случившееся императору.

Фулкром послал запрос о встрече с ним, и оказалось, что император и сам хотел видеть его по поводу публикации поддельного памфлета. После разговора с мелким служащим, избегая, по возможности, контактов с другими следователями Инквизиции, Фулкром отправился на встречу.

Чем выше он поднимался, тем глубже становился снег – можно было подумать, что культисты не справляются. Все меньше торговцев бралось с утра за дело, ирены были пусты. Новых товаров практически не было, зато росло количество лавок с безделушками, а самые изобретательные продавцы умудрялись превращать в товар городские отбросы: мечи переплавляли на кухонную утварь, из старого металла и стекла делали скульптуры.

Его кобыла, бедняжка, не спешила, забираясь в гору по скользкой булыжной мостовой; холодный ветер свистел вокруг них. Потом ее пришлось оставить у поста охраны на пятом уровне – въезд туда разрешался теперь только на зарегистрированных животных; для Фулкрома это была новость, но он решил не спорить с военными. У каждого поста его обыскивали по крайней мере втроем, и это несмотря на его медальон. Солдаты задавали ему вопросы и проявляли неудовольствие, даже когда он показывал бумаги на въезд.

– Но это же просто смешно, – сказал он наконец кому-то из стражи.

– Извини, парень, – приказ капитана. В списке вопросов что ни день, то новые. Такие вот нынче дела.

Пришлось Фулкрому топать до Балмакары пешком, вверх по некрутому склону, размышляя по пути о том, что он скажет императору.

Император смотрел на Фулкрома в упор, пока тот заканчивал свой рассказ: о краже печатного пресса из здания Инквизиции, о предательстве Ферора, чью семью взяли в заложники. Следователь ясно видел, что перед ним усталый человек, – красные веки и темные круги под глазами указывали на недостаток сна, обкусанные ногти говорили о волнении. Больше того, Фулкром ощущал душный запах арумова корня, исходивший от одежды императора, а его дыхание пахло каким-то жутким алкоголем.

Если император пьян или под действием травы, то от него можно ожидать чего угодно; Фулкрому доводилось видеть результаты его решений – один случай с попыткой массовой расправы над беженцами чего стоит, – и потому во всем городе не было человека, которого следователь опасался больше. Но император лишь дал понять, что принял все сказанное к сведению, и снова бросил взгляд в огромное ромбовидное окно, из которого открывался вид на городские шпили.

– Но, – продолжил Фулкром, – мы задержали человека, который наверняка близок к руководящим фигурам подпольного движения, и надеемся вскоре узнать их имена.

– М-да-а… – промычал Уртика.

Фулкром сделал паузу и встревоженно взглянул на человека напротив.

– Мой император – простите мою смелость, но все ли у вас в порядке?

– Бывало и лучше, – вздохнул тот. Потом он отодвинул свой стул – это потребовало от него серьезных усилий, – выдвинул нижний ящик стола, достал оттуда карту и горстку камней. Развернул карту на столе, и Фулкром увидел весь Бореальский архипелаг в каньонах бумажных сгибов и сетке меридианов.

– У нас есть донесения гаруд, – начал Уртика, – о войне в Виллирене и о силах неприятеля, вторгшихся на Тинеаг’л. Это знают все. – Уртика положил один камешек на остров Й’ирен, на точку, обозначавшую Виллирен.