В рассматриваемый период в социально-трудовых отношениях в Петербурге произошло изменение, которое в последующие десятилетия распространилось и на другие места в России, а именно: принудительный труд уступил место рынку вольнонаемной рабочей силы[631]. Это было особенно характерно для предприятий с прочной традицией мелкомасштабного крестьянского производства, где новых работников легко было ввести в производственный процесс. То же самое в целом относилось к предприятиям, работавшим на рынок без подряда[632].

Советские историки, занимавшиеся этой проблемой, выявили три специфические тенденции, характерные для частновладельческих предприятий Санкт-Петербурга. Во-первых, существовали такие предприятия, на которых наёмный труд преобладал с самого начала, и этот перевес даже усилился к концу рассматриваемого периода (речь идёт o кожевенном, канатном, сахарном, мыловаренном, шляпном, карточном производствах). Во-вторых, выделяется группа предприятий, на которых в середине столетия большинство составляли работные люди, а к концу екатерининского царствования им на смену пришли вольнонаёмные работники (шёлковые, белильные, галунные, галантерейные, стеклянные и металлургические производства). И наконец, на немногочисленных заводах (по производству бумаги, хлопчатобумажных тканей, на красильных предприятиях) нормой оставался подневольный труд[633].

Та же тенденция обращения к рынку труда прослеживается и на ряде государственных промышленных предприятий. Адмиралтейство привлекало к делу всё больше подрядчиков, которые нанимали рабочих на строительство военных кораблей. Все работники верфи, находящейся в собственности города, были наёмными. Императорский фарфоровый завод нанимал всё больше рабочих на место приписных крестьян. Буквально все шесть сотен работников казённого кирпичного завода были наёмными, так как к середине столетия принудительный труд явно оказался непригодным на таком крупном предприятии[634].

Уже в 1760-е гг. куда больше половины общего числа рабочих на столичных предприятиях были наемными (в 1769–1772 гг. они составляли 63,5 %, согласно одному исследованию)[635], и эта цифра продолжала расти. Фактически масштабы и влияние петербургского рынка рабочей силы начинали размывать границы между традиционными социальными и правовыми категориями населения. Петербург – вероятно, крупнейший российский рынок рабочей силы – привлекал к себе работников, которые в категориях сельской местности считались крепостными на оброке или крестьянами с паспортом, а в городе становились вольнонаёмными рабочими, нередко сбиваясь в самоуправляемые артели[636]. По мнению В.М. Панеяха, их можно рассматривать как «предпролетариат»[637].

Если работники шли на городские заводы и стройки, то, значит, притяжение столицы – этот подспудный вызов обычному порядку вещей – ощущалось далеко от Петербурга. Так как в окрестностях столицы не было многочисленного населения, чтобы черпать там людские ресурсы, она привлекала людей со всей Новгородчины, особенно из Олонецкого уезда на дальнем берегу Ладожского озера, из районов Архангельска и Вологды, Костромы и Ярославля, из Московской губернии[638]. Нередко пришлые работники бывали выходцами из местностей, славных своей специализацией в том или ином ремесле, и находили в Петербурге работу по той же или близкой специальности.

Эти люди жили, в сущности, в двух мирах, будучи крепостными в деревне или поместье и наёмными работниками в городе, причём их принадлежность ко второму из этих миров ограничивалась тем сроком, на который их отпускали из первого. Большинство паспортов, выданных оброчным крестьянам, действовало один год, так что им ежегодно требовалось отправляться в странствие домой, чтобы продлить паспорт. Редко когда паспорт действовал два или три года. Эта практика выдачи краткосрочных паспортов неизбежно влияла на стратегию поведения работников в Петербурге. Мало кто из живших по паспорту мог наняться на работу на долгий срок. Больше половины наёмных работников на частных петербургских предприятиях были крестьянами. Из них 3/5 составляли государственные или экономические, и у них паспорта обычно были выданы на более длительный срок, чем у барских крестьян.

Сведения, собранные Н.Н. Дмитриевым о хлопчатобумажной фабрике Христиана Лемана в Шлиссельбурге, дают картину крайней текучести рабочей силы. Он обнаружил, что из 76 человек, работавших по краткосрочному найму в течение 13 месяцев, 9 проработало меньше двух недель. Ещё 11 продержались меньше месяца, 44 – от месяца до трёх, и только двое проработали больше чем полгода[639]. В исследовании, охватывающем многие предприятия, С.И. Колотилова установила, что рабочие, нанятые по подряду, тоже оставались на месте сравнительно недолго: 62 % подряжались на срок до года, 30 % – от одного до пяти лет и только 8 % – свыше пяти лет[640]. Этот автор также утверждает, что статистические данные о найме крестьян Санктпетербургской губернии трудно найти в архивных источниках именно потому, что местных крестьян нанимали только на подённую работу или, в лучшем случае, на понедельную[641].

Сами документы о подрядах характеризуют отношения между работниками и работодателями. В них оговаривались обязанности работников, их заработки и наказания за возможные проступки. Например, подрядный договор между Христианом Леманом и Василием Антиповым, составленный на Шлиссельбургской хлопчатобумажной фабрике Лемана, гласил, что Антипов берется проработать пять лет за плату в размере 48 руб. в первый год, 60 руб. во второй год и с дальнейшим повышением в последние три года, если станет трудиться усердно и хорошо исполнять свои обязанности. Антипов брал обязательство не напиваться пьяным, не играть в карты и в кости. Он подлежал штрафу в размере двойного дневного жалованья за каждый день прогула по собственной вине, а если бы самовольно ушел с фабрики до истечения срока подряда, то заплатил бы 50 руб. штрафа[642].