– Вы, ваше превосходительство, убедили их в том, что при вашем правлении их жизнь улучшится, и я не вижу, кто бы теперь смог убедить их в обратном, тем более если они отправятся на остров и увидят, что пленные живы.

– Но у конвендора есть какое-то количество золота - вы ведь не нашли его в казне! - заметил граф.

– Это золото конвендор на войну не потратит, - уверенно заявил Ниппон.

– Почему? - спросил Каспар.

– Потому что, если кампания будет проиграна и ему не удастся вернуться в Тыкерью, он останется вовсе без денег. Поэтому Кригс будет требовать пожертвований от купцов, а если не получит, уедет подальше из этих мест и. будет сам проедать казну.

– В ваших словах, советник, есть смысл, - заметил де Шермон.

– Кстати, граф, поздравляю, - сказал Каспар, улыбаясь.

– С чем же?

– Сегодня вас опять приняли за короля.

Несмотря на то что вердийские купцы отказались давать денег па войну, хуторские крестьяне, рыбаки и батраки стали стекаться к селению Брунба, что находилось в двенадцати милях на юго-западе от Тыкерьи. Об этом докладывали лазутчики из департамента советника Ниппона и разведчики капитана Карбюзье. Основой для будущего войска являлось соединение тардийских лаксманов, которые при полном вооружении и с большим обозом прибыли к Брунбе и стали обустраивать военный лагерь.

Сначала лаксманов было две тысячи, через две недели подошли еще три. Это была огромная сила, однако выдвигаться к Тыкерье они пока не спешили, ожидая дальнейшего роста войска.

И войско росло. Прибывавших в лагерь вердийцев вооружали, обучали и кормили, тардийский брин Лаар финансировал это из своей казны.

За полтора месяца стояния у Брунбы в лагере накопилось еще семь тысяч ополченцев, это уже была грозная сила. Заготавливались доски, жерди и крюки для штурмовых лестниц, а наступление, по словам лазутчиков, намечалось на первые заморозки, чтобы повозки не вязли в глубоком песке дюн.

Посовещавшись с де Шермоном и Ниппоном, Каспар написал письмо генерал-графу Мараншону с просьбой оказать поддержку двумя тысячами всадников. Чтобы генерал лучше понимал, чего от него ждут, Каспар лично нарисовал подробную карту с местом размещения лагеря противника и перечнем неприятельских войск.

Вопреки опасениям, Мараншон отказывать в помощи не стал. Теперь он лучше знал возможности генерала Фрая и понимал, что добытый им в прибрежных землях успех следовало развить, в этом Мараншон видел залог безопасности для Харнлона.

До первых заморозков оставалось меньше одной-двух недель, внутренний гарнизон был в полной готовности, лошади двух тысяч гвардейцев, отобранных для операции у Брунбы, были в отличной форме - их кормили привезенным из Харнлона овсом, в то время как остальные питались «тёркой» - смесью из перетертого кустарника, что рос в дюнах, водорослей с мучнистыми стеблями и небольшого количества рыбной муки.

В одну из ночей прибыли гонцы - незаменимые разведчики капитана Карбюзье. Каспар принял их в своем кабинете, превращенном в штаб.

– Ваше превосходительство, два гвардейских полка стоят за дюнами восточнее хутора Тарсинкюле, это здесь… - Солдат шагнул к освещенному лампой столу и ткнул пальцем в карту.

– Дайте им чаю, что ли, а то они едва держатся на ногах… - распорядился Каспар, склоняясь над картой. - И пусть присядут, боюсь, как бы не упали.

Прислуживающие в штабной комнате солдаты посадили курьеров на стулья, налили им горячего чая и заставили проглотить положке рыбьего жира, считавшегося в этих краях лекарством от всех болезней.

– Они к лагерю ближе, чем мы, - сказал де Шермон, измеряя расстояние пядями. Ему предстояло руководить атакой гарнизонных полков, а Каспару, по решению внутреннего совета, следовало находиться в городе.

– Значит, пусть немного отстоятся, ударить вы должны одновременно.

Генерал вышел в коридор и отдал вестовому приказ готовить полки к выходу. Спустя несколько минут в штабную прибежал Хуберт и стал проситься в атаку, но Каспар не отпускал его, пока граф не заступился за молодого лейтенанта и не предложил поставить его в охрану полкового обоза. Каспар был вынужден согласиться, все время держать сына при себе он не мог, это могло плохо отразиться на репутации их обоих.

Пока за картой проводили последние вычисления, гвардейцы выдвигались к воротам по улицам ночного города.

Ночного нападения в лагере не ждали. Тардийцы были уверены, что захватчики дрожат за стенами Тыкерьи безо всякой надежды удержать город. Выйти из ворот и встать против той силы, что собралась в лагере, по мнению тардийских военных, мог только самоубийца.

В общем-то у тардийцев было основание так думать. У них исправно велась сторожевая служба, и за все время, что под Брунбой стоял лагерь, не было замечено ни одного вражеского разъезда.

Однако всем этим они были обязаны разведчикам капитана Карбюзье, которые давно составили подробный план постов, все время старательно их обходили, а перед нападением сняли без лишнего шума.

Едва забрезжил рассвет, развернутые во фронт оба гвардейских корпуса пошли в атаку. Мардиганцы сминали палатки, топтали людей, а гвардейцам оставалось только сечь сонного противника налево и направо.

По взаимному уговору гвардейских соединений, главному удару подверглась та часть лагеря, где располагались тардийские лаксманы. Их оттеснили от лошадей и обоза и начали бить на полное истребление. Какое-то время они, пешие и полураздетые, к их чести еще пытались организовать сопротивление, но это привело лишь к тяжким потерям.

Поняв бессмысленность сопротивления, тардийские офицеры приказали уцелевшим сложить оружие. Сражение было окончено.

Пока выстраивали пленных, собирали лошадей и богатые обозные трофеи, мужики-ополченцы разбегались по своим хуторам. Эти люди были нужны вердийскому краю, и Каспар настаивал, чтобы их по возможности щадили.

Когда рассвело, полки вернулись в крепость, потеряв в бою только сорок человек убитыми и полторы сотни выбывшими из строя по ранениям. Город Тыкерья встретил победителей сбивавшимися в кучки зеваками. Они угрюмо смотрели на пленных тардийцев, понимая, что прежние времена уже не вернутся - пришельцы снова доказали свою силу.

Известие о новой победе генерал-графу Мараншону послали с курьером тотчас, а отправлять войска, раненых в обозе и почти четыре тысячи трофейных лошадей решили на другой день. Причем лошадей Каспар решил отдать своих - приученных к овсу, а в Тыкерье оставить трофейных мардиганцев, привыкших и к здешним морозам, и к грубой «терке». Гвардейцы о своих лошадях, конечно, грустили, но понимали, что незнакомый и непривычный корм ослабит, а то и погубит их любимцев.

– Я вот что подумал, генерал, - сказал де Шермон после долгого молчания, глядя в огонь камина. - Вам нужно вызвать сюда остальных членов семьи…