– Сюда? - переспросил Каспар.

– Ну конечно, комнаты дворца уже убраны, места много. Тардийцев мы разбили, и до весны никакой войны не будет, чего же им там скучать с Мараншоном?

Каспар внимательно посмотрел на графа, тот, быстро потупив взгляд, снова повернулся к камину.

– Это, конечно, вам решать, я лишь высказал свое мнение…

Каспар улыбнулся, потом посмотрел на Хуберта, дремлющего в кресле после утреннего суматошного столкновения.

– Эй, лейтенант, а ты что думаешь? - спросил он.

– Я?

Хуберт потянулся и со стоном схватился за плечо, его снова легко ранило.

– Я не возражаю, ваше превосходительство. Это удивительно, но я соскучился не только по маме, но и по своей непоседливой сестрице… - Хуберт осторожно потрогал туго затянутые бинты и уже тише добавил: - Что уж говорить о его светлости…

Граф резко обернулся, встретился взглядом с генералом Фраем, и они оба рассмеялись.

– Да, не жалеете вы, лейтенант, своего наставника, не жалеете, - покачал головой де Шермон.

– Извините, ваше сиятельство, вырвалось.

Через четыре дня в сопровождении многочисленной охраны в карете из королевского каретника в Тыкерью прибыли Генриетта, Ева и две их служанки.

Городские зеваки тотчас разнесли слух, что приехала «принцеца», так поразил их вид лакированной кареты на рессорах, запряженной шестеркой вороных лошадей.

Каспар встречал дочь и жену во дворе внутреннего замка, за ним стоял Хуберт и только позади Хуберта, пощипывая себя за пальцы, ждал появления Евы граф де Шермон.

– Здравствуй, дорогой! - сказала Генриетта, и они с Каспаром чинно расцеловались.

– Здравствуй, папа!

Ева чмокнула отца в щеку и тотчас скользнула к брату.

– Здравствуй, братец, экий ты смешной в этом наряде!

Ева быстро чмокнула Хуберта в щеку и… увидела де Шермона.

Ее движения сразу сделались плавными, неспешными, собравшись с силами, она подняла взгляд от мостовой и, как будто только сейчас заметив графа, сказала:

– Ваше сиятельство, и вы здесь?

– Здравствуйте, Ева, вы… изменились… - севшим голосом произнес де Шермон, шагнув ей навстречу.

– Это не наряд, глупая, это мундир гвардейского лейтенанта! - с некоторым запозданием ответил на колкость Хуберт. - А ты зато потолстела!

Хуберт сказал еще что-то обидное, но ни Ева, ни де Шермон его не слышали.

– Значит, это и есть Тыкерья, ваше сиятельство? - спросила она, не в силах отвести глаз от графа.

– Да, Ева, это Тыкерья, - как в тумане ответил де Шермон.

– Стало быть, вы завоевали этот город?

– Это не я, это все ваш батюшка…

Их голоса звенели, уносились к облакам и возвращались. Ева не понимала, что говорит, граф не понимал, как отвечает, они очнулись лишь от настойчивого голоса Каспара: -…третий раз спрашиваю - вы идете с нами в зал, граф?

– Что?

Де Шермон очнулся от наваждения и только тут обнаружил, что Каспар дергает его за локоть, а сам он держит Еву за руку. Она тоже была смущена. -…стыдно даже, ты как оглохла, - на ухо выговаривала ей мать.

Впрочем, небольшое недоразумение сейчас же было забыто, и все стали подниматься в зал, а Каспар и Генриетта, чуть поотстав, обменялись понимающими взглядами.

– Ты уж ее придерживай, а то она, как молодая кобылица… - обронил Каспар.

– Его светлость лучшая партия для нашей дочки, теперь мы можем на это рассчитывать. Ты ведь завоевал город, правильно?

И Генриетта по-хозяйски огляделась, оценивая надежность каменных стен.

– Да, королевский приказ я выполнил.

– Значит, мы получим графство, а Ева - хорошего жениха.

– У нее же только скачки и арбалеты на уме, - напомнил Каспар.

– Уже не совсем, ты же видел, как она похорошела, прибавила в нужных местах - природа свое возьмет, никуда не денешься.

– Ну не знаю, посмотрим.

Пролетело короткое в этих местах лето, промелькнула и вовсе не заметная осень, наступила зима.

Две недели на море бушевал шторм и снежные вихри крутились вдоль стен крепости, но потом погода улучшилась, стало показываться солнце, и люди начали выезжать из города.

Ожила и закрутилась, задвигалась зимняя жизнь вердийского края, такая же важная, как и летняя. Рыбаки переходили на прибрежный лов с намерзших льдин и принесенных волнами торосов, а охотники заканчивали выделку шкур и приступали к заготовке свежих: по всему побережью начинался промысел морского зверя.

Каспару в замке не сиделось, и он в сопровождении Ниппона и полуроты охраны исследовал возможности здешних мест, привыкал к холодной зиме и навещал на острове пленников.

Их работой он был доволен. Олаф крепко держал дисциплину, справедливо распределял задания, никто у него не бунтовал. Одежду пленники шили сами, Каспар лишь доставлял им шкуры и меха, что скупал на казенные деньги у местных охотников.

Еды на острове тоже было вдоволь, а по мере необходимости ее доставляли вновь. На крайний случай и особый мороз привезли даже десять мер «перегонки».

За время, проведенное на острове, пленники отладили подвозные дороги, расчистили каменоломни и скоро должны были начать добывать камень. Помимо казарменных домов, что отапливались жиром и водорослями, на острове поставили присутственное место, где подавали чай. Здесь же происходили и встречи с родными, как и обещал Каспар. Пока все были довольны.

Во время последнего посещения Олаф обратился к генералу Фраю с неожиданной просьбой. Он сказал, что знает о намерении генерала идти по весне на Капекслаа, и попросил взять с собой отряд из четырехсот добровольцев.

– Мы отберем лучших, ваше превосходительство, а после победы вернемся на Каре - дорогу доделывать.

– Но зачем вам это, тут-то вы целее будете? - удивился Каспар.

– Есть у нас к тарди старые счеты, ваше превосходительство, а вам четыреста человек кадрового состава не помешают. Только хотелось бы выступить в егерских мундирах.

– С егерскими может путаница получиться, гвардейцы вас могут с неприятелем спутать.

– А мы на щиты и на грудь гербы наденем…

– Какие гербы?

– Ну не королевские же, ваше превосходительство. - Олаф поправил меховую шапку и усмехнулся. - Ваши наденем, это ж вы теперь правитель вердийского края, а мы ваши люди…

Каспару оставалось только согласиться, лишние четыре сотни в войске ему действительно пригодились бы.

Вернувшись, он обратился за помощью в оформлении герба к де Шермону, тот с радостью согласился помочь. Он чувствовал ответственность за долгое и непонятное молчание короля, хотя курьеры давно вернулись и подтвердили, что отчет о победе был передан.