Сумерки уже затопили лес, когда появился Шамус Килрони. Ему было сказано лишь, что монах церкви Абеля хочет поговорить с ним; и, конечно, встреча с самим епископом произвела на него шоковое воздействие.

— Почему ты позволил Полуночнику уйти? — без единого слова приветствия спросил Де'Уннеро.

— А чт-т-т-о я мог сделать? — заикаясь от волнения, вопросом на вопрос ответил Шамус. — Не сражаться же с ним? Вы мне это категорически запретили.

Де'Уннеро сделал ему знак говорить потише; наверняка их разговор слышало множество любопытных ушей.

— Тебе было приказано не спускать с него глаз. И, однако, ты сидишь в этой жалкой деревушке, а Полуночник бродит где-то на севере. — В голосе епископа явственно прозвучало недовольство.

— Я просил его взять меня с собой, — возразил Шамус Килрони. — Но он отказал.

— Ты просил его? — удивленно повторил Де'Уннеро. — Ты, капитан армии короля! Что, это звание уже ничего не стоит?

Шамус покачал головой.

— Вы не понимаете, что это за человек, — попытался объяснить он, — и какие у него взаимоотношения со здешними людьми. Тут, на диком севере, он значит больше, чем сам король.

— Какая самонадеянность! — мрачно заявил епископ. — Очень опасная, очень. Ты должен был пойти с ним или, по крайней мере, сопровождать его незаметно. Сегодня же ночью собери людей и с удвоенной скоростью отправляйтесь вдогонку.

— И вы с нами?

Де'Уннеро бросил на капитана презрительный взгляд.

— Я опережу вас. К тому времени, когда вы догоните меня, с Полуночником должно быть покончено. Ты со своими солдатами поможешь мне доставить в Палмарис уцелевших, если, конечно, они будут. — Шамус открыл было рот, но епископ остановил его. — Все, пора в путь.

Они вышли из рощи и увидели Томаса вместе с несколькими другими крестьянами, которые делали вид, что у них тут свои дела.

— Они поняли, что вы охотитесь на Полуночника, — шепнул Шамус Де'Уннеро на ухо.

Епископ презрительно фыркнул.

— Что мы охотимся на него, ты имеешь в виду, — прошептал он в ответ. — Не говори им, кто я такой.

Шамус лишь кивнул, не пускаясь в расспросы. В конце концов, Де'Уннеро действовал от имени короля.

Сбившись в тесную группу и сжимая в руках оружие, Томас и его товарищи подошли к монаху и капитану.

Но не с целью напасть, понимал Де'Уннеро; после всего случившегося на это у них не хватит мужества. В воздухе ощущалось вязкое напряжение, и епископ, получавший от этого дополнительное удовольствие, решил еще немного усилить его.

— Если кто-то захочет предупредить человека по имени Полуночник, что я отправляюсь на его поиски, пусть отдает себе отчет в том, что выступает против церкви Абеля и что наказание будет скорым и неотвратимым.

Шамус подумал, что Де'Уннеро перегибает палку.

Однако епископ понимал, что одержал верх. И действительно, Томас и остальные отошли в сторону, позволив им с капитаном пройти.

Идя вслед за епископом, Шамус чувствовал, как в его душе нарастает злость. Только когда они остались одни, он заметил трансформацию, происшедшую с рукой его спутника, — мощные когти, торчащие из складок широкого рукава. Капитана охватила дрожь, но на пути в Дундалис он не произнес ни слова. Де'Уннеро повторил свой приказ выйти в путь той же ночью и ушел, направляясь на север.

В лесу между тем Томас Джинджерворт с товарищами изумленно разглядывали кожаную тунику, разодранную в клочья с такой легкостью, словно она была бумажная.

— Полуночник с ним справится, — сказал один из них, и все остальные согласно закивали.

Томас тоже кивал, хотя в душе отнюдь не был уверен в правильности такой оценки. Однако он не мог позволить себе показать это; напротив, он должен был помочь им найти хотя бы некоторое успокоение в искренней вере в Полуночника, ставшего всем им другом. Этот странный, смертельно опасный монах взволновал их всех, и в особенности Томаса, который единственный смотрел этому человеку в глаза и прочел в них такую силу воли, мощь и уверенность в собственном превосходстве, каких и вообразить себе не мог.

Дай бог, думал он, чтобы этот монах не нашел Полуночника.

На самом деле это была не пещера, а всего лишь выступ, естественная ниша, образовавшаяся на склоне скалистого утеса. Однако Элбрайн, который обычно прятался в покинутой медведем берлоге или под сенью низко растущих густых сосновых ветвей, счел, что это удача — найти такое удобное место для Оракула. Он укрылся под навесом, когда солнце коснулось западной линии горизонта, а небо все еще полыхало красным, розовым и фиолетовым; поставил зеркало на камень, завесил одеялом вход, отчего внутри стало еще темнее, и бросил последний взгляд на полыхающее красками небо.

Сел, прислонился спиной к холодной скале и устремил взгляд на едва различимое зеркало, стараясь полностью сосредоточиться на нем. Спустя считанные мгновения в глубине зеркала сгустился туман и возник призрак.

— Дядя Мазер! — воскликнул Элбрайн, хотя прекрасно знал, что не услышит ответа.

Он уперся подбородком в сложенные руки и попытался разобраться в своих чувствах. Этой ночью у него возникла настоятельная потребность обратиться к Оракулу, но вместе с тем в мыслях была ужасная путаница, а в душе нарастала тревога. Причин беспокойства он не понимал, чувствовал лишь, что этот поход ему не по душе.

— Может, я утратил желание? — спросил он. — В сражениях, когда гоблины устраивали нам засады и вокруг гибли солдаты… Мне не хотелось быть там. Я не боялся, нет, и, конечно, убивал гоблинов без всяких сожалений, но в душе моей не было страсти, дядя Мазер. Так же как и сейчас, когда я иду на север. Понятно, что поход в Барбакан важен для Браумина и его товарищей и что они таким образом воздают дань памяти моего дорогого друга, но…

Полуночник замолчал и с глубоким вздохом опустил голову. С тех самых пор, как он покинул эльфийскую долину, у него всегда было ясное чувство цели. Элбрайн воевал, никогда не уклоняясь от сражений, потому что понимал, что таков его долг. Когда монстры потерпели поражение, у него появилась новая цель и новые враги-те, кто захватил Смотрителя. Теперешний поход на север вполне можно было рассматривать как продолжение все той же борьбы Эвелина со своими сбившимися с пути братьями.

Однако непонятно, почему Элбрайн не испытывал настоятельного желания участвовать в нем, утратил ощущение цели.

— Пони… — прошептал он, поднял взгляд и посмотрел в зеркало, внезапно с мучительной ясностью осознав, в чем источник его тревоги. — Все дело в Пони, дядя Мазер.

Но при чем тут Пони, если разобраться? Конечно, он скучал по ней с того самого мгновения, как она покинула Кертинеллу. Однако он всегда скучал, когда ее не было с ним, даже если разлука продолжалась всего день. С этим чувством было бесполезно бороться. Он любил ее всем сердцем, всей душой и не представлял себе жизни без нее. Она пробуждала в нем лучшие стороны его натуры. Даже в би'нелле дасада она помогла ему выйти на новый уровень мастерства. Но это так, пустяки. Гораздо важнее то, что Пони облагораживала его духовно, помогала видеть мир таким, каков он есть на самом деле, помогая лучше понять свое место в нем; и благодаря ей каждый день, каждое мгновение наполнялись радостью. С ней он чувствовал свою завершенность; что же удивляться, что ему так недоставало ее?