оно – содержательно. Оно определяет структуру твоего действия, создавая тебе опору и делая тебя реальным, дающего тебе шанс не утонуть в суете повседневности. Но если оно остаётся лишь внешним правилом-призывом, не пережитым, не испытанным, то оно не делает тебя реальным. Только в действии этот императив наращивает для действия мускулы, «мускулы человеческого существования» [ПТП 2014: 795].

«Всякому, просящему у тебя, давай, и от взявшего твое не требуй назад»

(Лук. 6, 30)

Вспоминаем ситуацию художника, поэта. Художник не описывает мир, он рождает рисунок не для того, чтобы нечто срисовать. Мы рисуем для того, чтобы видеть, а не то, что видим. Рисуя, мы создаём форму, посредством которой наш глаз может испытывать, то есть видеть в мире то, чего без формы не увидел бы [ПТП 2014: 795]. Мы испытываем для опыта, и потому реальность является нам посредством этой формы поступка. Посредством формы мы испытываем событие присутствия, начинаем создавать своё место присутствия. Тем самым мы создаём каркас нашего опыта, его опоры.

Здесь появляется большой смысл личностной навигации как способа существования. Надо идти (ступать, делать шаги), для чего нужны те самые духовные мускулы, каковыми выступают формы, органы жизни или cosa mentale. Добро или честь, или правда, или мысль, или вера, рождаются через такое действие по созданию формы. А если так, то «человеку, который идет на неизведанные окраины бытия, мы не можем сказать, где он должен остановиться, чтобы не совершить зла, и в какую сторону он должен идти» [ПТП 2014: 797].

Господа! Коллеги философы! Навигация тем самым онтологически укоренена! Она не является плодом воображения отдельно взятых исследователей. Она не выступает одним из методов познания. Она не может быть факультативным приложением к чему-то. Она в самом истоке нашего существования. Не идя, не поступая, тебя и не будет. Редукция науки и философии в сторону построения догматических концептов, в сторону спекулятивных теорий познания означала как раз отказ от навигации, поиска своего места именно потому, что человек отказывался от выполнения онтологического закона, от поступка здесь-и-теперь, а потому он порождал разного рода теории и концепты, закрываясь ими от своей онтологической нетребовательности по отношению к себе. Тем самым он отказывался от себя. Добро и зло творятся в живом действии, и через него существуют как реальность. Просто человек должен идти и совершать действия. Как праведные, так не праведные – это уже как у кого получится.

Сократу нужно было умереть, выпив чашу с ядом, ибо только в момент смерти он и понимал смысл своего поступка. Его невозможно было остановить никакими уговорами, ибо его поступок – прямое следствие, точнее, составная часть его учения. Так же и Христа нельзя было остановить. Только в Гефсиманском саду он позволил себе сомнение («Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия…»), но затем Он решился: «впрочем, не как Я хочу, но как Ты» (Мф. 26, 39). И продолжает: «Отче Мой! Если не может чаша сия миновать Меня, чтобы не пить ее, да будет воля Твоя» (Мф. 26, 42).

Тогда человек имеет шанс вообще что-то знать. Он узнаёт себя из разных истоков, но истоков испытания. И не важно, вычитал он что-то про проблему феномена или проблему веры, или добра и зла, или не вычитал. Не имеет значения, читал ли он Э. Гуссерля или не читал про проблему феномена. Но как обычно это бывает, например, молодая аспирантка вычитывает из работ Э. Гуссерля что-то про феномен, делает какие-то выписки, читает других авторов, пишет статьи, потом защищает диссертацию, например, об «этическом человеке» у Э. Гуссерля – она просто пересказывает прочитанное, демонстрируя «пустоту учености». Мы это уже неоднократно обсуждали. Проблему феномена и поступка М. К. узнал не из книг Э. Гуссерля или М. М. Бахтина, или М. Хайдеггера. А потому ему нет нужды их цитировать или не цитировать. Проблема вообще не в этом. Если по ходу размышления он вспоминает Л. Витгенштейна или М. Хайдеггера, он их называет. Но может и не называть. Дело вообще не в этом.

Поэтому навигация выступает, в отличие от спекулятивного познания мира онтологическим действием, поскольку устанавливает мою собственную реальность, моё существование. Это единственная возможность быть человеком, то есть быть живым, не обязательно хорошим или героем! Речь идёт не о добрых делах, речь идёт о действиях, которые делают тебя реальным! Преступник, вор-рецидивист, рискующий каждый день, совершающий свои действия, реален, в отличие от доктора наук, профессора, пишущего свои теоретически опусы о природе воровства, читающий об этом лекции, ни за что ни разу не отвечавший, ни разу не рисковавший, не испытавший. А потому собственно антропология, слово человека о самом себе, может быть только поисковой или навигационной. Не может быть антропологии теоретической, спекулятивной. Только в навигации можно что-то начинать понимать про самого себя, реального, а значит что-то модно сказать о самом себе как человеке. Ведь сказать можно только про реальное сущее. Про то, что не существует, сказать ничего нельзя, точнее, это будут спекуляции и домыслы.

Понятно, что только про этот опыт и можно помыслить. И только про такой опыт испытания и свершения и можно что-то писать. Точнее, создавая роман испытания, ты начинаешь быть. В этом скрыт смысл писания. Просто писать роман, что-то там сочинять, быть сочинителем романов и трактатов – излишнее роскошное занятие. Для этого нет ни жизни, ни времени, ни сил, ни здоровья. М. Пруст признавался: «<…> ради того, чтобы создавать рядом с жизнью ее описательный дубль или дубль своих прошлых переживаний, я никогда в жизни не взял бы перо в руки, я слишком болен и слаб для этого бессмысленного труда» (цит. по: [ПТП 2014: 799]).

Зачем описывать свои прошлые психологические переживания, марать бумагу? Жизнь есть жизнь посредством книги, романа, посредством духовной формы-опоры, органа жизни. А поэтому целью творения является не описание некоей психологии, а создание формы, дающей шанс явиться человеку. Поэтому целью романа выступает вообще не человек. М. Пруст в этом смысле не гуманист, отмечает М. К. Его роман – антигуманистический. Человек не может быть целью. Равно как и средством. Он имеет шанс стать. И только. Он такой странный случай, событие бытия, он может случиться, но очень сложными путями, для чего и надо пройти пути, свои пути [ПТП 2014: 799]. А «путь по определению есть путь собирания в области заранее незнаемого, которое ниоткуда нельзя узнать» [ПТП 2014: 798].

Собирая себя в пространстве событийных точек, я фундирую своё место, которое есть