Но он со значением посмотрел на Рона, и, когда команда выходила из раздевалки, кутаясь в мантии и нахлобучив шляпы на самые уши, оба нарочно отстали.

— Что случилось? — спросил Рон, как только Алисия скрылась за дверью. — Шрам?

Гарри кивнул.

— Но он не может быть где-то рядом, правда? — с испугом спросил Рон, подойдя к окну и вглядываясь в дождливую темень.

— Нет. — Гарри сел на скамью и потер лоб. — Он, наверное, за много миль отсюда. А заболело… потому что… он злится.

Гарри совсем не собирался это говорить — слова прозвучали у него в ушах так, будто их произнес посторонний. И однако, он сразу понял, что они верны. Неизвестно, почему понял, но понял. Где бы ни был сейчас Волан-де-Морт, чем бы ни занимался, в эту минуту он испытывал гнев.

— Ты его увидел? — с ужасом спросил Рон. — У тебя было видение или что?

Гарри сидел неподвижно, глядел на ноги, приходя в себя после приступа боли.

Путаница смутных форм, наплыв воющих голосов…

— Он хочет, чтобы что-то сделали, но делается это слишком медленно.

И опять с удивлением услышал от себя эти слова, и опять почувствовал, что они верны.

— Но… откуда ты знаешь? — сказал Рон.

Гарри помотал головой, закрыл ладонями глаза и нажал так сильно, что поплыли огненные точки. Он почувствовал, что Рон сел рядом и смотрит на него.

— И в прошлый раз было из-за этого? — слабым голосом спросил Рон. — Когда заболело в кабинете у Амбридж. Сам-Знаешь-Кто злился?

Гарри помотал головой.

— А что же тогда?

Гарри попытался вспомнить, как это было. Он смотрел на лицо Амбридж… шрам болел… в животе странное ощущение… как бы подергивания… радостного… Но тогда, конечно, он этого не понял — он чувствовал себя несчастным.

— Нет, в прошлый раз потому, что он был доволен. Он думал… произойдет что-то приятное. А в ночь накануне отъезда в школу… — Гарри вспомнил, как заболел тогда шрам в их с Роном спальне на площади Гриммо, — Волан-де-Морт был в бешенстве.

Гарри повернулся к Рону, тот смотрел на него, вытаращив глаза.

— Друг, тебя вместо Трелони пора нанимать.

— Я ничего не предсказываю.

— Нет, знаешь, что ты делаешь? — испуганно и в то же время с почтением сказал Рон. — Гарри, ты читаешь мысли Сам-Знаешь-Кого!

Гарри покачал головой:

— Нет. Скорее… настроения. И приходит как бы вспышками — в каком он настроении. Дамблдор сказал, что в прошлом году происходило примерно то же. Сказал, что, когда Волан-де-Морт был совсем близко или испытывал ненависть, я это чувствовал. Вот, а теперь еще чувствую, когда он доволен.

Наступило молчание. Ветер и дождь ломились в здание.

— Ты должен кому-то рассказать.

— В прошлый раз сказал Сириусу.

— Скажи и теперь.

— Интересно, как? — угрюмо ответил Гарри. — Амбридж следит за совами и за камином — забыл?

— Ну, тогда Дамблдору.

— Говорю же тебе: он знает. — Гарри встал, снял мантию с крючка и закутался. — Зачем говорить еще раз?

Рон, задумчиво глядя на Гарри, запахнул мантию:

— Дамблдор захотел бы об этом узнать.

Гарри пожал плечами:

— Пойдем, надо еще поупражняться в Заклятии немоты.

Они торопливо пошли по темному лугу, спотыкаясь и оскальзываясь на мокрой траве. Оба молчали. Гарри напряженно думал. Что такое понадобилось Волан-де-Морту, если он злится на задержку?

У него есть и другие планы… которые он надеется осуществить без всякого шума… То, чем он может завладеть только исподтишка… некое… подобие оружия. То, чего у него не было в прошлый раз.

Гарри давно не задумывался над этими словами — слишком поглощен был делами в Хогвартсе, слишком много душевных сил отбирала война с Амбридж, несправедливое вмешательство Министерства, — но теперь они вспомнились и заставили задуматься. Гнев Волан-де-Морта объясним, если он никак не может добраться до оружия, неизвестно какого. Орден помешал ему, расстроил его планы? Где оно хранится? У кого оно сейчас?

— Мимбулус мимблетония, — раздался голос Рона.

Гарри опомнился и следом за ним прошел через портретный проем в общую гостиную.

Видимо, Гермиона отправилась спать пораньше, а Живоглот лежал, свернувшись в кресле возле камина, перед столом, заваленным нескладными вязаными шапочками для эльфов. Гарри даже обрадовался, что ее нет, — ему не хотелось продолжать разговоры о шраме и слушать, как его посылают к Дамблдору. Рон беспокойно поглядывал на него, а он вынул книги по заклинаниям и принялся дописывать сочинение. Но только изображал сосредоточенность и к тому времени, когда Рон пошел спать, едва ли написал несколько строк.

Наступила и прошла полночь, а он все читал и перечитывал страницу об использовании ложечницы, любистока и чихотной травы и не усваивал ни слова.

«Сии травы наипаче способны к воспалению ума и посему употребляемы для Смутительных и Дурманных Настоев, ежели волхв пожелал наградить кого Горячностью и Опрометчивостью…»

Гермиона сказала, что Сириус сделался опрометчив, сидя взаперти на площади Гриммо.

«…наиболее способны к воспалению ума и посему употребляемы…»

…В «Ежедневном пророке» сочтут, что у него воспаление ума, если пронюхают, что он чувствует настроения Волан-де-Морта…

«…употребляемы для Смутительных и Дурманных Настоев…»

«Смутительных» — подходящее слово; почему ему ведомы чувства Волан-де-Морта? Что за жуткая связь между ними, и почему Дамблдор не может ее толком объяснить?

«…ежели волхв пожелал…»

И до чего спать хочется…

«…наградить кого Горячностью…»

А в кресле у камина так тепло и уютно, когда дождь хлещет по стеклам, мурлычет Живоглот, потрескивают в огне поленья…

Книга выскользнула из ослабевших пальцев и с глухим стуком упала на коврик перед камином. Голова у Гарри свесилась набок.

Он снова шел по коридору без окон, и шаги его гулко отдавались в тишине. Все ближе дверь в конце прохода, все чаще удары сердца… если бы открыть ее… войти туда…

До нее рукой подать… Он протянул…

— Гарри Поттер, сэр!

Он вздрогнул и проснулся. Свечи в гостиной уже не горели, но что-то двигалось рядом с ним.

— Кто там? — Гарри выпрямился в кресле. Камин почти погас, в гостиной тьма.

— У Добби ваша сова, сэр! — раздался писклявый голос.

— Добби? — прохрипел Гарри, вглядываясь в темноту. Добби, домовый эльф, стоял у стола, где Гермиона оставила полдюжины вязаных шапок. Его большие остроконечные уши торчали, кажется, из-под полной коллекции шапок, сотворенных Гермионой: одна на другой, одна на другой, так что голова удлинилась на два или три фута, и на самом верхнем помпоне, мирно ухая, сидела совершенно здоровая Букля.