И все-таки, если бы Карлу можно было верить, он бы мог спастись, и тому есть немало подтверждений. Ведь и сам Оливер Кромвель со всей определенностью сказал, что ни один человек не может быть спокоен за свою собственность, пока бесправен король. Он не испытывал к королю враждебности, присутствовал при его встрече с детьми и очень расчувствовался от этой жалостливой картины. Кромвель, рискуя утратить свое влияние в армии, часто виделся с королем, которого перевезли теперь в Хэмптон-Корт, и не раз беседовал с ним, прогуливаясь по длинным галереям и чудесным садам дворца. Но король, втайне возлагавший надежды на шотландцев, получив от них приглашение, туг же охладел к своим новым друзьям из армии, и стал доказывать офицерам, что им без него все равно не обойтись. Он одновременно обещал пожаловать титулы Кромвелю и Айртону, если те помогут ему вознестись на прежние высоты, и писал королеве, что намерен их обоих повесить. Чуть позже они признались друг другу, что узнали по секрету об этом письме, которое в означенный вечер должно было быть зашито в седло и доставлено в «Синего кабана» в Холборне отправки в Дувр. Переодевшись простыми солдатами, они приехали туда и выпивали во дворе гостиницы, пока не дождались всадника, в чьем седле, вспоротом их ножами, оно и впрямь отыскалось. У меня нет серьезных причин не доверять этому рассказу. Оливер Кромвель, это точно известно, говорил одному из преданнейших сторонников короля, что тот не заслуживает доверия, и он не берется отвечать, если с ним случится беда. Но и после того Кромвель, как и обещал, сообщил королю о тайных намерениях некоторый людей из армии захватить его. Мне кажется, он искренне хотел, чтобы король сбежал за границу, и избавил от хлопот себя и других. Оливеру в ту пору, слава богу, хватало забот с армией: в некоторый войсках против него и его соратников зрел настоящий мятеж, и он был даже вынужден пристрелить одного командира полка в назидание остальным.

Король, получив от Оливера предостережение, совершил побег из Хэмптон-Корта, подумал, прикинул и переправился в Карисбрукский замок на острове Уайт. Там он на короткое время успокоился, но потом, сделав вид, будто заключил союз с парламентом, на самом деле попросил уполномоченных из Шотландии прислать оттуда армию для его защиты. Когда он разорвал отношения с парламентом (и уладил с Шотландией) с ним стали обращаться, как с пленником, но не сразу, а после того, как он чуть не сбежал на посланный королевой корабль, стоявший на рейде у острова.

Надежды короля на шотландцев были напрасными. Договор, заключенный с уполномоченными, пришелся не по вкусу шотландским священникам: они сочли его недостаточно выгодным для религии своей страны и поносили в своих проповедях. В итоге, присланная из Шотландии армия оказалась слишком мала серьезных успехов, и даже помощь восставших роялистов в Англии и бравых солдат из Ирландии не помогла ей одержать превосходство над солдатами парламента, которыми командовали такие люди, как Кромвель и Фэрфакс. Старший сын короля, принц Уэльский, приплыл из Голландии с девятнадцатью кораблями (той частью английского флота, что отправилась за ним) на подмогу отцу, но только зря потратил время. Самым примечательным событием этой второй гражданской войны стала жестокая расправа, учиненная парламентским генералом над двумя великими генералами-роялистами: сэром Чарльзом Лукасом и сэром Джорджем Лайлом, которые отважно защищали Кольчестер целых три месяца, невзирая на голод и болезни. После расстрела сэра Чарльза Лукаса, сэр Джордж Лайл поцеловал его бездыханное тело и сказал солдатам, которым предстояло теперь выстрелить в него:

— Подойдите ближе и прицельтесь получше.

— Уверяю вас, сэр Джордж, — ответил один из них, — мы не промахнемся.

— Правда? — с улыбкой спросил Лайл. — Но я столько раз стоял куда ближе к вам, и вы промахивались.

Парламент под яростным напором армии, потребовавшей выдачи семерых неугодных ей людей, проголосовал за то, чтобы прекратить всякие переговоры с королем. И все же, когда эта вторая гражданская война (а она продолжалась примерно полгода) близилась к концу, переговоров были назначены уполномоченные. Король, пользовавшийся в то время относительной свободой и живший в частном доме в Ньюпорте на острове Уайт, провел эти переговоры настолько разумно, что восхитил всех, кто за ними наблюдал, согласился в конце концов на все предъявленные ему требования и даже был готов (хотя прежде упорно отказывался) на время упразднить епископат, а церковные земли передать короне. Но закоренелый его порок был неизбывен, и пока верные друзья короля вместе с уполномоченными убеждали его пойти на уступки, так как у него не было иного способа спастись от армии, он договаривался о побеге с острова, он поддерживал связь с католиками из Ирландии, и отрицая: это, писал своей рукой, что уступает, чтобы выиграть время и подготовить побег.

Вот так обстояли дела, когда армия решила выйти из повиновения и без ведома парламента двинулась в сторону Лондона. Парламент в свою очередь перестал испытывать перед ней страх, послушался отважного Холлиса и проголосовал за установление мира в королевстве на основании сделанных королем уступок. Узнав об этом, полковник Рич и полковник Прайд прибыли в палату общин с конным полком и пешим полком, полковник Прайд стал у дверей со списком неугодных армии людей, велел указать ему на них, когда они будут проходить мимо, и арестовал. Впоследствии эту процедуру народ в шутку назвал «прайдовой чисткой». Кромвель со своими солдатами был в это время на севере, но, вернувшись домой, отнесся к случившемуся одобрительно.

Вот так, взяв одних членов палаты общин под стражу, а других заставив держаться от нее подальше, армия сократила их число примерно до пятидесяти. Оставшиеся согласились считать короля изменником, который пошел войной на парламент и собственный народ, и отправили в палату лордов ордонанс, где было сказано, что как изменника его следует допросить. Палата лордов, насчитывавшая тогда шестнадцать человек, единодушно отклонила ордонанс. Тогда палата общин издала еще один ордананс о назначении самой себя верховной властью в стране и о привлечении короля к суду.

Для безопасности короля отвезли в место под названием Херст-Касл: в дом на одинокой скале в море, от которого к хэмпширскому берегу во время отлива шла ухабистая дорога длиной в две мили. Затем ему приказали перебраться в Виндзор, но так как там он подвергся грубому обращению и за столом ему прислуживали солдаты, его перевезли в Сент-Джеймский дворец в Ловдоне и сообщили, что суд назначен на завтра.

В субботу, двадцатого января 1649 года, начался этот достопамятный процесс. Палата общин утвердила состав суда числом сто тридцать пять человек, куда вошли ее представители, армейские офицеры, а также юристы и горожане. Джона Брэдшоу, юриста, назначили председателем. Заседать решили в Вестминстер-Холле. На возвышении, в красном бархатном кресле сидел председатель, на голове у него была шляпа (с нашитыми пластинками из железа для безопасности). Остальные судьи разместились на боковых скамьях в таких же шляпах. Королевский трон, обитый бархатом, как и кресло председателя, поставили напротив. Из Сент-Джеймского дворца короля перевезли в Уайтхолл, а из Уайтхолла по воде доставили в суд.

Король вошел, окинул невозмутимым взглядом судей, многочисленных зрителей, потом сел, но вскоре опять встал и осмотрелся. Пока читали обвинение «в государственной измене, выдвинутое против Карла Стюарта», по лицу его несколько раз пробежала улыбка, а затем он поставил под сомнение полномочия суда, сказав, что без палаты лордов не может быть парламента, а здесь не видно ее представителей. И еще он сказал, что король должен входить в его состав, а он не видит короля на его месте. Брэдшоу ответил, что у суда достаточно полномочий, данных ему Господом и королевством. Потом он перенес заседание на следующий понедельник. В этот день суд возобновил работу, не прекращавшуюся всю неделю. В субботу король шел к своему месту в зале под раздававшиеся то тут, то там возгласы «Справедливости!» и требования казнить его: кричали солдаты, кто-то еще вторил им. Брэдшоу, как рассерженный султан, сменил черную мантию на красную. Королю вынесли смертный приговор. Когда он уходил, один солдат сказал ему вслед: «Да благословит вас Господь, сэр!». Офицер ударил его за это. Король сказал, что его преступление не заслуживает столь сурового наказания. Однажды, во время суда, с трости, на которую он опирался, слетел серебряный набалдашник. Случайность эта встревожила короля, будто предвещала, что и его голова слетит с плеч, и предчувствие сбылось.