– При помощи талька, – сообщил он. Он поднял игрушку и крутанул колесо большим пальцем. – Ай, хорошо получилась, да? Я вообще-то не имел в виду конкретную модель, но, наверное, думал про твой «Форд Мустанг».

Помнишь, как мы в тот раз ехали на ней вниз с гор? – Его глаза смягчились от воспоминания, их зеленый цвет казался почти черным в неверном горящем в очаге пламени.

– Я помню. Я почти съехала с дороги, когда ты поцеловал меня на скорости восемьдесят пять миль в час.

Она инстинктивно придвинулась ближе к нему, слегка ткнув его коленкой. Он с готовностью повернулся к ней и снова ее поцеловал, одновременно катя машинку задним ходом вниз по ее спине и по изгибу ягодиц. Она вскрикнула и начала извиваться в его объятиях, пытаясь избежать щекочущих колес, а потом ткнула его локтем в ребра.

– Ну-ка, прекрати!

– Я думал, ты считаешь скорость эротичной. Врррруум, – прошептал он, направляя игрушку вверх по ее руке и внезапно вниз за ворот рубашки. Она попыталась ухватить машинку, но он избежал перехвата и, нырнув рукой под одеяло, прошелся колесами вниз, а затем снова вверх по ее бедру.

Последовала бурная схватка за право владения машинкой, которая закончилась тем, что они оба свалились на пол в клубке из постельного белья и ночных рубашек, уставшие и задыхающиеся от хохота.

– Шшш! Ты разбудишь Джемми! – Она приподнялась и заерзала, пытаясь вылезти из-под Роджера. Имея превосходство в пятьдесят фунтов, он просто расслабился поверх нее, прижимая ее к полу.

– Его не разбудить даже пушечным выстрелом, – сказал Роджер с уверенностью опытного родителя. Это было правдой: после того как Джемми перестал просыпаться ночью каждые несколько часов для кормления, во сне он стал напоминать безжизненное бревно.

Она утихла, сдувая волосы с лица и ожидая подходящего момента.

– Как думаешь, ты когда-нибудь еще сможешь разогнаться до восьмидесяти пяти миль в час?

– Только если упаду с вершины очень глубокого ущелья. Ты совершенно голая, ты в курсе?

– Ну, ты тоже.

– Ага, но я-то с самого начала таким был. Где машинка?

– Без понятия, – солгала она. На самом деле она была у нее под поясницей, что было жутко неудобно, но она не собиралась давать ему дальнейшие преимущества. – Зачем она тебе?

– О, я собирался еще немного поисследовать территорию, – сказал он, приподнимаясь на локте и медленно проводя пальцем по верхнему склону одной груди. – Думаю, я могу и пешком пройтись, это, конечно, займет больше времени, но зато я смогу вволю насладиться видами. Так говорят.

– Ммм, – протянул Роджер. Он мог прижимать ее к полу своим весом, но не мог контролировать ее руки. Она подняла указательный палец и прижала ноготь к соску, заставив Роджера глубоко вдохнуть.

– Ты планируешь долгое путешествие? – Она взглянула на маленькую полку возле кровати, где хранила контрацептивы.

– Достаточно длинное. – Он проследил за ее взглядом, затем посмотрел ей в глаза, безмолвно задавая вопрос. Она поерзала, чтобы лечь поудобнее, и незаметно убрала миниатюрную машинку.

– Говорят, путешествие в тысячу миль начинается с одного шага, – сказала она и, приподняв голову, прижалась губами к его соску, нежно прикусывая его и тут же отпуская.

– Не шуми, – сказала она укоризненно, – ты разбудишь Джемми.

– ГДЕ ТВОИ НОЖНИЦЫ? Я ОТРЕЖУ ИХ.

– Я не скажу тебе, мне они нравятся длинными. – Она убрала мягкие темные волосы с его лица и поцеловала кончик носа, что как будто немного расстроило его. Однако он улыбнулся и коротко поцеловал ее, прежде чем сесть и откинуть волосы с лица одной рукой.

– Ему не может быть удобно, – сказал он, глядя на колыбель. – Может, я переложу его в кровать?

Брианна со своей позиции на полу взглянула вверх на колыбель. Джемми было четыре года, и он уже давно был достаточно взрослым, чтобы спать на кровати. Но ребенок то и дело настаивал на том, чтобы спать в своей старой колыбели, как когда он был помладше. Он упрямо втискивал себя внутрь, несмотря на тот факт, что уже едва ли туда помещался. В настоящий момент было видно только две висящие в воздухе пухлые ножки, которые не поместились внутрь.

«Он становится таким большим», – подумала она. Он еще почти не мог читать, но знал уже все буквы своего имени и умел его писать, а еще мог сосчитать до сотни. Кроме того, он знал, как заряжать ружье: дед научил его.

– Мы расскажем ему? – спросила она вдруг. – И если расскажем, то когда?

Роджер, должно быть, думал о чем-то похожем, потому что сразу понял, что именно она имеет в виду.

– Господи, как рассказывать ребенку такие вещи? – сказал он. Он встал и, собрав в охапку простыни, потряс их в тщетной надежде найти кожаный ремешок, которым он собирал волосы.

– Неужели ты не сказал бы ребенку, что его усыновили? – возразила она, садясь и запуская руки в свои густые волосы. – Или если бы случился какой-нибудь семейный скандал, например, что его папа на самом деле не умер, а сидит в тюрьме? Если рассказать ребенку, пока он маленький, думаю, что это не ранит его сильно и ему наверняка будет комфортнее с этим, когда он вырастет. Если он узнает об этом поздно, это может стать шоком.

Он насмешливо посмотрел на нее искоса.

– Ты-то знаешь по опыту.

– И ты тоже. – Она говорила сухо, но почувствовала эхо этого опыта даже сейчас. Неверие, гнев, отрицание, а потом – внезапное обрушение ее мира, когда она начала, помимо своей воли, верить. Чувство опустошения и покинутости. Черная волна гнева от ощущения предательства – как много из того, что она воспринимала за прописные истины, оказалось ложью.

– По крайней мере, в твоем случае не было выбора, – сказала она, устраиваясь поудобнее у края кровати. – Никто не знал о тебе, никто не знал о тебе секретов, о которых молчал.

– О, и ты думаешь, что они должны были рассказать тебе о путешествиях во времени раньше? Твои родители? – Он поднял черную бровь, подсмеиваясь над ее наивностью. – Я прямо вижу записки, которые приходили бы тебе домой из школы: «У Брианны очень богатое воображение, но она должна понимать, когда фантазии неуместны».

– Ха. – Она отпихнула в сторону остатки одежды и постельного белья. – Я ходила в католическую школу. Монашки бы назвали это ложью и положили бы этому конец, точка. Где моя сорочка? – Она вылезла из нее полностью во время схватки, и несмотря на то, что ей было все еще жарко от последствий борьбы, Брианна чувствовала себя неуместно обнаженной, как бы выставленной напоказ, даже в тусклом свете комнаты.

– Вот она. – Он выдернул сверток льна из общей массы и встряхнул его. – Так что ты думаешь? – Он посмотрел на нее снизу вверх, приподняв одну бровь.

– Думаю ли я, что они должны были мне сказать? Да. И нет, – призналась она неохотно. Она взяла сорочку и натянула ее через голову. – Я имею в виду… я понимаю, почему они не сказали мне. Для начала, в это не верил папа. Что он думал… что ж, что бы это ни было, он попросил маму позволить мне считать его моим настоящим отцом. Она дала ему слово, и я не думаю, что она должна была его нарушать, нет.