Наплакавшись, англичанка вытерла лицо от слез и, открыв дверь ванной, двинулась мимо Чана в спальню, чтобы побыстрее лечь. Когда проходила мимо тюремщика, он прожег ее взглядом, но ничего не сказал, так как, по обыкновению, разговаривал по телефону. Оказавшись в спальне, Джонсон заползла в кровать, где прохладные простыни ослабили сводивший с ума зуд и приглушили боль измученного тела. Остаток дня она провела в постели, то забываясь сном, то выныривая. Когда она впадала в забытье, снились ужасные, наполненные кошмарами сны, но окружавшая реальность в короткие минуты сознания оказывалась еще более мучительной. Все обострялось до предела. Она с широко открытыми глазами прислушивалась к тому, как шуршали лапками по цементному полу тараканы, обоняла запахи моря и раскаленного песка, которые приносил с берега бриз, наблюдала, как удлинялись, темнели и трансформировались в комнате тени, и разглядывала похожие на оспины отметины на голых каменных стенах. Постепенно Джорджина впадала в своего рода транс и, отключившись от действительности, снова проваливалась в сон.

После особенно продолжительного периода забытья она, придя в чувство, обнаружила, что в комнате стало совсем темно, а из гостиной доносятся через дверь чьи-то голоса. Чан с кем-то разговаривал. Так как беседа велась на повышенных тонах, Джорджина предположила, что они о чем-то спорят. В скором времени дверь распахнулась, и в спальню вошел Чан. Девушка наблюдала за ним сквозь неплотно сомкнутые ресницы, отслеживая каждое движение. Но похититель не смотрел на нее, похоже, он просто-напросто забыл о ее существовании, так как, войдя, стал мерить комнату шагами, глубоко о чем-то задумавшись. Джорджина пришла к выводу, что ему потребовалось уединиться, чтобы собраться с мыслями и решить какой-то важный вопрос. Размышляя, беглец курил сигарету, огонек которой отражался в его глазах. Хотя Чан временами переводил взгляд в ее сторону, он, казалось, не замечал ее в темноте, и ей вдруг подумалось, что она нечто вроде призрака, который лишен материальной оболочки, но способен тем не менее слушать и наблюдать. Неожиданно Джорджине пришло на ум, что мысль убить его не вызывает отторжения. Ей даже стало любопытно, какие чувства она испытает при этом.

В десять вечера Мэнн уселся напротив Макса в комнате для интервью. Креветка спиной подпирал стену в дальнем конце помещения. Таксист казался утомленным до крайности и имел неопрятный вид.

Ли принес боссу чашку только что сваренного черного кофе, но тот и без стимуляторов был раздражен и зол как черт, поскольку не спал толком вот уже три дня. Кроме того, его нисколько не удовлетворили результаты предыдущих допросов, и он поставил себе задачу любой ценой вырвать у Фона нужную информацию. Чутье подсказывало, что если кто и знает, где у Чана убежище, то это Макс. Как-никак он провел многие годы, потакая прихотям своего важного родственника, и знал о нем даже больше, чем ему представлялось.

Детектив развалился на стуле и потягивал кофе, изредка бросая взгляд на настенные часы — ждал, когда пройдет четверть часа. Макс потянулся к лежавшим на столе сигаретам, Мэнн ребром ладони сбросил их со стола. Пачка пролетела по комнате и приземлилась у ног Креветки. Последний даже бровью не повел и продолжал, как и прежде, гипнотизировать взглядом арестованного. Каждые две или три минуты Фон поднимал на Мэнна глаза, словно задаваясь вопросом, когда тот начнет его допрашивать. Ему хотелось, чтобы все побыстрее закончилось и он снова оказался в уединении своей камеры. Инспектор, поглядывая на потевшего от дискомфорта Макса, лишь неторопливо постукивал колпачком ручки по краю стола. Наконец четверть часа миновала.

— О'кей, Макс. Считай, прошло уже пятнадцать минут после смерти твоего брата.

— Как это?

— А вот как. Его смерть наступит раньше твоей ровно на столько, сколько ты будешь морочить мне здесь голову.

— Как так?

— Да уж так. Впрочем, тебя это, наверное, не особенно заботит. Поскольку ты тоже умрешь. И очень скоро.

— Это почему же?

— А потому, что вы с братом предстанете перед судом на материке. Надеюсь, понимаешь, что это значит? Я имел в виду, что вас расстреляют. Возможно, ты думаешь, что вас расстреляют вместе? Полагаешь, вас с братом поставят к стенке бок о бок друг с другом? Ничего подобного. Сначала убьют его, и тебе придется пятнадцать минут ждать собственного конца, находясь наедине с его трупом. Но если будешь и дальше тянуть время, тебе, возможно, придется в ожидании смерти пробыть наедине с его мертвым телом целый день, и ты сможешь собственными глазами увидеть, как над его трупом начнут виться мухи.

Макс, пораженный подобной перспективой, поник головой.

— Итак, если ты не хочешь стать свидетелем смерти собственного брата, расскажи мне о том, о чем я спрашивал тебя в прошлый раз.

— Я вам уже все сказал и ничего больше не знаю.

Мэнн посмотрел на часы.

— Прошло двадцать две минуты. Ж-ж-ж-ж. Мухам потребуется не так много времени, чтобы приступить к кладке яиц. И они начнут откладывать их прежде всего во влажные места на теле — в глаза, рот, нос…

Фон посмотрел на Ли, взглядом взывая о помощи. Детектив грохнул кулаком по столу. Арестованный взвизгнул и торопливо повернулся к нему.

— Никто тебе не поможет, Макс.

Инспектор откинулся на спинку стула и допил остатки кофе. Потом покрутил чашку в пальцах.

— По правде говоря, ты заслуживаешь смерти за свое участие в этом деле. Но не ты один. Чан тоже ее заслуживает. Мне представляется, что теперь он не в состоянии как-либо повлиять на исход твоего существования. Твоя смерть настолько близка, что даже он не сможет сделать остаток твоей жизни еще короче.

— А как насчет моего старого отца?

— Как долго, по-твоему, он проживет, лишившись сыновей, которые за ним ухаживали? Считай, старик мертв. И убили его вы — ты, твой брат и Чан.

Макс начал всхлипывать. Мэнн кивнул Креветке. Молодой инспектор наклонился, подобрал с пола пачку сигарет и швырнул начальнику. Детектив достал сигарету, прикурил и вставил в дрожащие пальцы Фона.

— Самое смешное заключается в том, что после того, как вас с братом расстреляют, просверлив пулями в каждом по нескольку дырок, Чан с удовольствием выпьет за упокой ваших душ. Поскольку с вашей смертью исчезнут свидетели, которые могли бы изобличить его. Ты этого хочешь? Чтобы избегнул правосудия человек, нарушивший слово, данное вашей семье? Человек, который использовал тебя с братом помимо вашей воли? Сейчас он разгуливает на свободе, зная о том, что всю вину за содеянное возложили на вас. Это, по-твоему, справедливо? Запомни: твоему кузену глубоко плевать на то, что с вами будет, как ему наплевать на то, что будет, скажем, с Джорджиной.

Арестованный поднял глаза.

— Помнишь Джорджину, Макс?

— Она одна из самых милых гвайпо, каких я когда-либо встречал. — Фон с несчастным видом покачал головой и укоризненно посмотрел на детектива. — Хорошие манеры, всегда вежливая… Не то что некоторые.