Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Случается в жизни такое — смерч набежит из степи!.. Откуда и возьмется непогода: все разворошит на подворье, сдвинет кибитку, телегу опрокинет!.. День, другой прошел, и человек с помощью соседей все на свои места расставит. Но бывает и так: бежит себе крохотный ручеек через поле, вьется после дождика тонкой струей, врезается в землю незаметно… Какой-нибудь год миновал, оглянуться не успели, а поле перерезано оврагом! Вчерашняя канавка преграждает путь пешему и конному… Так врезался за малый срок в жизнь улуса писарь Кару Кандуев!
Народные Советы стали возникать по хотонам, как добрые грибы в урожайный год. И везде нужен человек, способный и прочитать и написать! Кару оказался находкой для исполкома. Отца богатеем не назовешь, как возился с лошадьми на тракте, так и сейчас толчется на приезжем дворе. А если по пьяному делу когда и похвалится старик преуспевающим сынком, кто же своему дитятку не рад, пробившемуся в люди?
Выкладывался Кару в исполкоме при новой власти с еще большим усердием, чем подле попечителя в прежние времена. Его ставили в пример другим, вслух подумывали о выдвижении. Пользуясь поддержкой, Кару не вдруг подал заявление в партию. Старшие по службе видели в таком шаге бывшего чиновника желание стать поближе к трудовому народу, доказать верность новой жизни.
Улусное руководство в ту пору часто менялось: кого в область выдвинут, кто на учебу собирается в Москву… Однажды сложилось так дело, что Кару пришлось исполнять обязанности председателя!.. Сбывались честолюбивые мечты отца: его сын стал первым человеком в улусе!
На какое-то время Кару Кандуев вроде остепенился — нужно было закрепиться на столь высоком рубеже. А раз так, требовались надежные помощники, преданные люди. Жизнь подобна скачке в седле… Конь, хоть у него и четыре ноги, может споткнуться о случайный камень… Кто поддержит? А поднявшемуся над головами других всегда нужна опора. Кто же этого не знает! А тому, кто поддержит — не грешно и из общего котла подложить лакомый кусок… С одними Кару удалось поладить сразу, другие, по крайней мере, терпели его, не ставили палки в колеса. Не склонял головы перед Кандуевым лишь Церен Нохашкин! «Вот от кого жди подвоха», — думал Кару. Ну, а если получше разглядеть самого Церена, так ли уж прочно он сидит в седле? Что у этого батрачонка за плечами? Ликбез да красноармейские курсы?.. И в армии служил совсем недолго… Таких уж прочных связей с губернским руководством не замечается. Рассудить трезво: на одном характере да на честном слове держится человек! Такие быстро падают без поддержки от легкого толчка сбоку! Смотрящего вперед легко свалить ловко подстроенной подножкой… А тут и изобретать нечего: упустил бандита, брата своей жены!
4
Действительно, Борис Жидков успел в тот день скрыться в урочище Унгун. Только через двое суток, убедившись, что улизнули от погони, Борис вместе с Такой Бергясовым подался в родовое поместье отца, чтобы оправиться от страха, сменить коней и наметить новый маршрут.
Дом отцовский стоял унылый, с забитыми глазницами окон. С тоскливой болью Борис оглядывал одичавший сад и, нерешительно проскрипев по гравию дорожки, постучал в оконницу. Зина с мужем жила во флигеле.
Увидев Бориса через окно, Зина долго не открывала дверь. Пришлось стук повторить. И только тогда Зина появилась на крыльце, всхлипывая и неловко тыкаясь холодным носом в небритую щеку брата.
— Чего ревешь? — недовольно спросил Борис. — Или меня не узнала?
Зина молча повела его через сени в освещенный проем полуоткрытой двери.
— Дай чего-нибудь поесть! — потребовал Борис с порога. Убедившись, что кроме нее в комнате никого нет, вышел на улицу предупредить Таку, чтобы тот не отлучался от крыльца.
— Будет готов ужин — позову, — сказал Борис напарнику. — Сестра, кажется, одна.
— Вы же говорили, что она замужем?
— Не у каждой замужней бабы муж ночует дома, — грубовато пошутил Борис.
В комнате он сказал сестре:
— Свет потуши, чтобы не привлекать внимания прохожих.
И только сейчас он заметил, что сестра трясется, как в лихорадке.
— Что с тобой?
— Да знобко! — с досадой ответила Зина, кутаясь в шаль. — Я же только из постели. — Ей не терпелось и самой спросить: — Ты один, а что же с папой и мамой?
— Об этом после… Скажи, где муж?
Зина сдвинула брови:
— Зачем он тебе?
— Значит, он здесь, если говорить не хочешь! — заключил Борис. — А я думаю: из-за кого ты так переживаешь? Впрочем, не подался ли, сестрица, твой благоверный доносить? Может, он вместе с Нохашкиным выслеживает меня?
— Перестань! — оборвала Бориса сестра. — Сергею не до вашей поножовщины!.. У нас теперь есть дело…
— Ты как будто и не рада мне? — спросил Борис, вдруг поняв, что так оно и есть.
— Не выдумывай! Раздевайся, чаем напою… Или ты — насовсем?
Зине очень хотелось, чтобы Борис поскорее сбросил с себя френч, обвешанный этими страшными железками. До нее доходили слухи, что Борис в банде, но не верила этому, не хотела верить. В последний раз она видела его в новенькой офицерской форме с золотыми погонами и фуражке с кокардой. И очень гордилась братом. Теперь, когда Борис, одетый во что попало, со следами глины и болотной жижи на френче постучался воровски в дом ночью, заговорил с крыльца осипшим голосом, Зина испугалась и на всякий случай убрала с глаз мужа.
— Если твой муженек не красный, я его не трону, — заявил Борис, желая успокоить сестру. — А Нинке можешь передать: ее разлюбезного я прикончу, и рука не дрогнет!
Чтобы не продолжать этот неприятный разговор, Зина принялась стучать кастрюлями, готовить ужин. Сало, масло и кое-какой другой припас у нее имелись. Фамильные ценности отец в ее присутствии закопал между двух тополей у пруда, когда Борис приехал за родителями с эскадроном отступающей Первой Астраханской казачьей дивизии. Вещи эти ей теперь очень пригодились, хотя продавать их было тяжело, как память о прежней жизни, о родителях, которых она уже не чаяла и увидеть.
Запах шипящего на
