— Да.

— Но откуда он взялся? — строго спросила Роз. — Вы сказали, что убежали из дома. Логично предположить, что вы пулей вылетели из него, как есть.

Олив вытаращила глаза.

— Я так и знала, что вы мне не поверите, — подвывала она. — Никто не верит мне, как только я начинаю говорить правду. — И она расплакалась.

— Все же я вам верю, — твердо заявила журналистка. — Просто мне хочется выяснить все детали.

— Сначала я пошла в свою комнату, чтобы взять кое-что с собой, и выбралась оттуда только потому, что все они очень громко кричали. — Она поморщилась. — Отец плакал, и это показалось мне невыносимым.

— Ну, хорошо, продолжайте. Итак, вы вернулись домой.

— Я вошла в дом и сразу направилась на кухню, чтобы раздобыть еды. Но как только я переступила порог, то тут же вся измазалась в крови, еще не понимая, что произошло. — Она взглянула на фотографию матери, и слезы брызнули из ее глаз. — Я не могу об этом часто думать, потому что всякий раз мне становится плохо. — Ее нижняя губа сильно затряслась.

— Хорошо, — попыталась успокоить собеседницу Роз. — Давайте сосредоточимся на чем-нибудь другом. Почему вы остались в доме? Почему не выскочили на улицу и не стали срочно звать на помощь?

Олив вытерла слезы кулаком.

— Я не могла пошевельнуться, — пояснила она. — Я хотела убежать, но вместо этого стояла на кухне, как вкопанная. В тот момент я думала только об одном: как было бы стыдно матери, когда люди увидели бы ее без одежды. — Губа продолжала дрожать, как у фантастического ребенка-великана. — Мне было очень плохо. Я хотела присесть, но на кухне не было стульев. — Она прикрыла губы рукой и нервно сглотнула. — В это время миссис Кларк начала стучать в окно кухни. Она орала, что Господь никогда не простит мне моих грехов, и изо рта у нее брызгала слюна. — Олив передернуло. — Я поняла, что мне нужно что-то сделать, чтобы она заткнулась, иначе будет еще хуже. Я схватила в руки скалку и бросилась к двери. — Она вздохнула. — Но по пути я поскользнулась и упала, а когда поднялась и доковыляла до выхода, соседки уже у дома не было.

— И после этого вы вызвали полицию?

— Нет. — Влажное от слез лицо снова скривилось. — Впрочем, подробности теперь я вспоминаю с трудом. Я тогда чуть не сошла с ума, потому что обнаружила, что вся перепачкалась в крови. Я без конца терла руки, стараясь очистить их. Но у меня это плохо получалось, до чего бы я ни дотронулась, все было в крови. — Она широко раскрыла глаза, вспоминая ужасы того дня. — Я всегда была неуклюжей, а тут еще пол скользил. Я постоянно спотыкалась о тела, нагибалась, чтобы поправить их, снова поднималась, а крови на мне становилось все больше и больше. — Печальные глаза снова наполнились слезами. — И тогда я поняла, что во всем должна винить только саму себя. Если бы я вообще не родилась, то этого бы не произошло. Я села и долго сидела неподвижно, потому что мне было очень плохо.

Роз в недоумении смотрела на опущенную голову Олив.

— Но почему вы все это не рассказали полиции?

Она подняла туманные, наполненные слезами глаза на Роз.

— Я так и собиралась поступить, но только со мной никто и разговаривать не стал. Понимаете, они с самого начала почему-то решили, что все это натворила я. А я в это время думала, чем же закончится все со мной и Эдвардом, и с Эдвардом и отцом. Потом я размышляла о своем аборте, об Эмбер и ее младенце, и мне пришло в голову, что все будет гораздо проще, если я скажу, что все сделала я.

Роз приложила все усилия, чтобы голос ее прозвучал ровно.

— А кто, как вы думаете, на самом деле сделал это? Олив выглядела жалкой и беззащитной.

— Я уже давно не думаю об этом. — Она сгорбилась, словно хотела защитить себя от кого-то. — Потом я решила, что это сделал отец, а они все равно решат, что это натворила я. Он оставался единственным, кто мог бы спасти меня. — Она начала теребить губы. — И потом, когда я сказала то, что от меня все ждали, я испытала большое облегчение. Мне не хотелось идти домой. Понимаете, мать умерла, а Эдвард оставался рядом, и наша тайна открылась. Наверное, я бы просто не смогла вернуться домой.

— Почему вы решили, что это сделал ваш отец?

Из горла Олив вырвался стон, напоминающий сдавленный крик раненого зверя.

— Потому что мистер Крю чудовищно обошелся со мной. — Она снова расплакалась, и ее горе ручьями слез излилось на измученное лицо. — Обычно, когда он приходил к нам домой, то дружелюбно похлопывал меня по плечу и справлялся: «Ну, как дела у нашей Олив?» А тогда, в полицейском участке. — Она закрыла лицо руками. — Он постоянно держал платок у рта, словно его все время тошнило. Он находился в другом углу комнаты, когда сказал мне: «Ничего не говори ни мне, ни полиции, иначе я не смогу тебе помочь». Вот тогда я поняла все.

Роз нахмурилась.

— Почему вы так решили? Я, например, ничего еще не поняла.

— Потому что отец был единственным человеком, кто знал, что меня не было ночью и утром дома. Но он не стал говорить это ни мистеру Крю, ни полицейским. Наверняка, это сделал отец, в противном случае он обязательно бы постарался спасти меня. Но он предпочел отправить меня в тюрьму, потому что оказался самым настоящим трусом. — Она громко всхлипнула. — А потом он умер и завещал все свое состояние ребенку Эмбер, хотя мог оставить после себя письмо, в котором бы написал о том, что я невиновна. — Она с досады ударила ладонями по коленям. — Впрочем, какая теперь разница? Его ведь больше нет.

Роз взяла сигарету из пальцев Олив и поставила ее вертикально на стол.

— Почему вы не сказали полиции, что считаете, будто это сделал ваш отец? Сержант Хоксли обязательно бы выслушал вас. Он и без того подозревал вашего отца в убийствах.

Толстая женщина опять уставилась на стол.

— Я не хочу об этом говорить.

— Но вы должны это сделать, Олив.

— Вы будете надо мной смеяться.

— Скажите мне.

— Я была голодна.

Роз непонимающе встряхнула головой.

— Ну, и что?

— Сержант принес мне сэндвич и добавил, что после того, как мы закончим с заявлением, он угостит меня полноценным обедом. — Ее глаза снова наполнились слезами. — Я не ела весь день и была очень голодна, — заскулила Олив. — Было быстрей и спокойней сказать им все то, что они хотели услышать, а потом по-настоящему пообедать. — Она начала крутить себе руки. — Люди будут за это надо мной смеяться, да?

Роз удивилась, почему ей ни разу не приходило в голову то, что ненасытный голод Олив мог повлиять на ее признание. Миссис Хопвуд говорила о ее чувстве голода, а стресс, полученный молодой женщиной в тот день, мог еще больше усилить его.

— Нет, — она решительно покачала головой. — Никто над вами смеяться не будет. Но почему вы и на суде продолжали утверждать, будто виновны? У вас было время оправиться от шока и придти в себя. Вы могли бороться за свою свободу.