…Вот об этой речи вспоминали с умилением арестанты, о ней высоким слогом отозвался очевидец этой мизансцены; об этой речи писали и пишут все иностранные историки в своих трудах о Крымской войне; этой речью восторгались воспитанницы Смольного института в своих дневниках; эту речь до конца своих дней помнили те, кто слышал её сам; эта речь, дошедшая в пересказах, воспламенила и околдовала молодого офицера Льва Толстого.

Сам вице-адмирал в письме жене от 15 сентября ни словом о ней не упомянул.

Первым делом, как уже говорилось выше, Корнилов усилил войска гарнизона за счёт перевода на берег корабельных команд. По его приказу вначале было сформировано 17 морских батальонов общей численностью 12 тысяч человек; затем их число было увеличено до 22. Первые батальоны формировались из моряков различных кораблей по мере перехода их на берег, но в дальнейшем, по указанию Корнилова, они были переформированы на основе сохранения единства корабельных экипажей. Это его решение заложило одну из главнейших, если не главную, основу будущей обороны и явило подлинный, прозорливый, зрелый талант Корнилова как стратега и, можно сказать, полководца.

Участники обороны высоко оценили это решение: «Адмиралы — начальники дистанций — имели под командой свои же экипажи и, поручив командование бастионами и батареями капитанам и экипажным командирам со своими же людьми, ввели и на суше те же порядки, которых привыкли придерживаться на море. Это имело ещё одно большое нравственное значение в том отношении, что командиры приняли на полную свою ответственность состояние порученных им укреплений и с привычной инициативой заботились и принимали меры, как для фортификационного усиления пункта, так и для снабжения его артиллерийским вооружением со всеми необходимыми запасами, равно как и для полного снабжения и благоустройства гарнизона. Тут не было места той разъединённости, какая часто случается от недружных действий инженерного, артиллерийского и интендантского ведомств. Всё было объединено в единых руках, сознававших полную свою ответственность по всем частям и привыкших в море, где никогда нельзя рассчитывать получить своевременного указания, к полной инициативе во всех своих распоряжениях. Этим-то отличным решением нелёгкой в виду неприятеля задачи, исполненным Корниловым, и создали моряки при осаде Севастополя ту нравственную силу, которая держалась во все 11 месяцев обороны и была главным залогом её неслыханного успеха».

…Один офицер напишет, уже после войны, о Севастополе накануне первой бомбардировки: «И вот внезапно предстал врагам на суше, будто по манию волшебного жезла окаменелый флот. Бортами повёрнутые к врагу, неподвижно стоят стопушечные земляные корабли, люки открыты, фитили горят, всё готово… Идите, дорогие гости!..»

«Матросы особенно одушевлены и с жаждою помышляют о битве за родину», — читаем в письме Владимира Алексеевича жене от 18 сентября.

…Офицер Черноморского флота, участник обороны размышлял в своих позднейших записках: «…Мы имеем у себя таких матросов, на которых можем положиться… Теперь мы видим, что если матрос поступит к орудию, то уж не отступает, пока его не сразит неприятельское ядро. Трудно только довести дух в матросах до этой степени; а поддерживать его, имея такую хорошую закваску, уже не трудно. Тем-то и дороги для нас Лазарев и Корнилов, которые собственными своими трудами вселили в нас не только рвение к службе, но и чувство собственного достоинства и непобедимости…»

Вот хроника тех дней, как она изложена А. Жандром: «Утром 14 сентября два неприятельских корабля, несколько пароходов и купеческих судов, следуя от Качи, обогнули Херсонесский маяк и направились, по-видимому, в Балаклаву. Около полдня в стороне этого городка слышались пушечные выстрелы: то полковник Манто, командир Греческого Балаклавского батальона, сопротивлялся лорду Раглану. Скоро горсть балаклавцев была взята англичанами, которые ввели в Балаклавскую бухту свои суда с разными припасами для союзной армии. В продолжение дня несколько французских пароходов осматривали Камышовую и Казачью бухты, а два из них пробрались и в Стрелецкую. Наши батальоны размещались на назначенных им позициях…

Поутру, 16 сентября, прибыл из армии князя Меншикова лейтенант Стеценко, посланный князем узнать о состоянии Севастополя. Главная квартира была в это время в 3 верстах от Бахчисарая, и Стеценко пробирался мимо неприятеля ночью, пешком. Он принёс нам известие о присоединении к нашей армии 10 тысяч отряда генерал-лейтенанта Хомутова, и о скором ожидании 12-й пехотной дивизии, по прибытии коей князь Александр Сергеевич намерен атаковать врагов. Как бы в подтверждение своих слов, сказанных накануне войскам о нашей армии, Владимир Алексеевич объехал рядом с посланным князя Меншикова всю оборонительную линию, рассказывая главным начальникам вести из армии.

В продолжение дня союзники делали рекогносцировку. Кавалерийские их отряды появлялись на Симферопольской и Балаклавской дорогах, и к вечеру другой передовой неприятельский отряд занял возвышенности к юго-западу от бастиона № 4, между дорогами в Балаклаву и Георгиевский монастырь. Корабль «Ростислав», стоявший против артиллерийской бухты, перешёл к Килен-бухте, по сигналу корабля «Великий Князь Константин», на буксире парохода «Бессарабия», и стал против Килен-бухты, между кораблями «Храбрый» и «Гавриил». Ночью лейтенант Стеценко отправился в Главную квартиру.

Между тем на батареях работа кипела день и ночь; укрепления становились грознее, а войска ежеминутно были готовы отразить внезапное нападение. Заботливостью Владимира Алексеевича армейские раненые были призрены в морских казармах и госпитале; в городе и Корабельной слободке устроены перевязочные пункты; Георгиевский пороховой погреб очищен, дабы не дать неприятелю завладеть им; Сухарный завод переведён с Северной стороны; лес с делового двора, находившегося вне оборонительной линии, перевезён в адмиралтейство, и на всех дистанциях учреждены условные сигналы о месте появления неприятеля, о мере досягания наших ядер и о направлении огня наших пароходов, при действии их по Карантинной балке — вдоль оборонительной стены нашего правого фланга, и по Килен-балке — для фланкирования 1-го и 2-го бастионов.

…17 сентября, в начале 3 часа пополудни, три неприятельских парохода и канонирская лодка подошли на пушечный выстрел Александровской батареи и открыли огонь бомбами; батареи № 10, Александровская и Константиновская отвечали им, и через полтора часа неприятель отошёл. При перестрелке одна коническая бомба, пущенная с канонирской лодки, попала в лафет 36-фунтовой пушки на батарее № 10 и разрывом своим оторвала руку и раздробила череп одному канониру, ранила другого, раздробила лафет и пушечную раму: это был первый неприятельский снаряд, брошенный удачно в Севастополь.