Коммандер улыбнулся усталой улыбкой хорошо выполнившего свою работу человека. Им всем оставались часы до хотя бы относительно безопасных глубин Баренцева моря. Только тогда он сможет позволить себе признать первый день новой исторической эпохи удачным.

…До тех пор, пока представители цивилизованных народов будут воспринимать отношение к русским как к животным всего лишь как одно из возможных «мнений» (а то и в чистом либеральном порыве отвергать его как недостойное, «антидемократичное»), они не получат удовлетворительного ответа на вопрос «что происходит в России?» То, что с точки зрения цивилизованного человека кажется «отказом от гражданских свобод», для России и русских — не отказ от нормы, а возвращение к норме, потому что у русских — другие «нормы» и другие «свободы». Разница только в том, что в 90-е русские были голодными обезьянами, а сегодняшние русские — сытые обезьяны.

Вячеслав Шадронов, журналист и обозреватель по вопросам культуры. Москва, Россия. Декабрь 2007 г.

Доктор Анна Варламова шагала по улице, помахивая зажатым в руке полиэтиленовым пакетом, и широко улыбалась. Эти два неполных дня были лучшими, что она пережила за долгое, долгое время. Ощущение теплого счастья переполняло ее, как последний раз бывало пусть не в детстве, но в беззаботной, давно уже ставшей отходить в прошлое жизни. Когда был муж, когда только что родившаяся дочка делала жизнь полной — полной абсолютно, до самой последней капли. У них не было тогда ни своего жилья, ни даже надежды на то, что оно когда-нибудь появится, но они все равно были тогда счастливы. Это потрясающее, горячее, как солнце, ощущение стало уже забываться, заглушаться под ворохом каждодневных забот и вот вернулось снова. И ведь не было никакого повода, просто никакого. Счастье, оно было само по себе. Не найденный под крышкой лимонадной бутылки «код на миллион», не кареглазый незнакомец за рулем белого кабриолета — ничего такого, что вкладывают в наши мозги видеоклипы и реклама. Даже погода была самая обычная для весны, как она выглядит в Петербурге: ни тепла, ни даже просто яркого солнца. Но уже с утра субботы было ясно, что это не простой день. Ведущая утренней музыкальной передачи заливалась охрипшим соловьем и даже сама со смехом констатировала: «Да что это такое со мной? До жаркого лета еще ждать и ждать, а я пою, как пташка. А все ради вас, мои дорогие!..» Анна поймала тогда улыбку дочери, нежную и лукавую, как у кошки, и засмеялась сама. Именно так и начался этот чудесный, похожий на песню день, который не кончился и сейчас, к раннему утру воскресенья. Они и пели, точнее, орали какие-то невнятные отрывки из старых и новых песен, прыгая на широкой, еще супружеской кровати, взявшись за руки, как не делали уже тысячу лет. День вдвоем среди дворцов, среди гуляющих людей, которыми неожиданно оказались полны улицы. Как давно они, оказывается, не были в городе! Причем не по магазинам, не в кино даже, а именно ради его красоты, равной которой не найти. Во всяком случае, им, не избалованным Карибами или видами заката на каком-нибудь там Серенгети с его слонами и зебрами. Мороженое на палочках с лотка на продуваемой всеми ветрами Дворцовой — пусть не сезон, пусть ангина потом, плевать! На площади рябило от счастливых лиц, парочки целовались взасос, и это не раздражало, такие все вокруг были красивые. Ни одного грубого слова за целый день, ни одной мерзкой полупьяной или пьяной хари, плевка под ноги у подножки трамвая, бездумного оскорбления в спину у подъезда. Даже ни намека на такое — только болтающий хвостиками их шарфов ветер и растворенное в нем счастье. Вечер вдвоем: под пледом и у телевизора, как мечталось. Какая-то дурацкая комедия вполуха, было совершенно неважно, что там мелькало: так им было хорошо вместе. Даже ужин не готовили, Анна заказала пару пицц на дом, и они слопали их перед мерцающим экраном, пересмеиваясь и облизывая пальцы, как ровесницы. Слава богу, востребованный доктор может позволить себе покормить ребенка вкусной пиццей, дожила до исполнения студенческой мечты! Даже при том, что она одна и пары не предвидится, она однозначно сможет вырастить дочь, дать ей поступить в нормальный институт, куда бы она ни захотела. Красавица растет, и хорошая, на зависть всем… Господи, пусть бы так каждый день было, как вчера, чтобы люди улыбались, а не грызлись! Пусть мелочам, пусть собственным мыслям, но улыбались!

Анна поймала взгляд идущего навстречу молодого человека и буквально силой заставила себя не отводить взгляд. Она и сама еще достаточно молода, что бы там ни говорило зеркало. Чуть меньше работать каждую неделю, чуть перераспределить деньги с дочкиных музыки и английского на себя, и такие молодые люди станут смотреть ей не только в лицо, но и в спину, когда она давно пройдет! Вот так!

Она мотнула пакетом в руке и улыбнулась парню уже совсем бесшабашно. Интересно, что он может подумать при виде загадочно улыбающейся женщины, идущей по улице утром воскресенья? О том, откуда она идет с таким выражением на лице, после чего? Не угадал, конечно, но и это тоже может заставить улыбнуться. И ее, и редких в эту пору прохожих, идущих по своим делам. Пиццы слопали вечером, а продуктов к концу недели нет, как обычно. Именно в субботу и должны были покупать: добрались бы с сумками на трамвае от «Ленты» или «Карусели», которых понастроили через каждые два-три квартала. Кварталы у них в районе, впрочем… В другом месте это называлось бы «три дня на оленях и два на собаках». И вот утро — а завтракать нечем. В другой раз она повалялась бы, глядя в потолок, а то бы и еще как-нибудь время провела, но после чудесного дня, напрочь выветрившего из головы гнусную пятницу, доктор Варламова решила побаловать себя и дочку. Хороших вариантов было много. Свежие французские булочки на проволочной решетке, которую можно поднять над тостером. Или свежие круассаны — шоколадные, скажем, хотя это совсем разврат. Так что пальто едва ли не поверх ночнушки, и вперед, к продолжению отлично начавшихся выходных!

Люди на улице, конечно, были: даже несколько многовато для утра. Парочки, склонившие друг к другу головы, на некоторых лицах — настоящая нежность, которую не показывают чужакам. Из ночных клубов поздновато, молодожены спать еще должны. Однако идут. Пара человек с нормальными лицами: не такими счастливыми, как у нее. Кто-то чем-то озабочен, кто-то досыпает на ходу. Анна перевела взгляд от лица еще одного многообещающего молодого человека вперед, и тут ей впервые что-то не понравилось. Нет, не в лицах. Если судить по ощущениям — где-то сзади, за спиной: как будто кто-то провел холодом по пояснице. Она чуть замедлила шаг и обернулась, затем начала уже внимательнее оглядывать пространство вокруг. Так, конечно, и положено делать, если ты не вокруг Женевского озера гуляешь, но она просто расслабилась.

Женский визг и мужской хохот — это совершенно нормальное сочетание: компания идет из кабака или из гостей, пусть действительно только к утру. Никакого дела до этого ей нет, если веселящаяся компания не начнет задирать окружающих, но вот это как раз случается. Однако компания была впереди, а не позади — это не они ее нагоняли, а она их своей летящей походкой. А скорее, они вынырнули откуда-то сбоку, из проходного двора или подъезда. Через несколько секунд Анна чуть замедлила шаг, — даже не для того, чтобы лучше рассмотреть странную группу в пятнадцати метрах впереди, а чтобы каблуки не стучали по асфальту так громко. Девушка визжала не переставая, до всхрапывания, как полная дура. Пьяная? Трое мужчин так же не переставая хохотали, выкрикивая что-то друг другу. Что-то неразличимое, неразборчивое, хотя интонации были четкими. Двое несли девушку на руках, без особого труда, хотя та явно была высокой. Третий шел в паре шагов позади, подпрыгивая в восторге, взмахивая рукой. Что-то во всем этом было неправильное. Анна наморщила нос, еще не до конца переключившись на происходящее со своих собственных ярких и радостных ощущений. Несколько прохожих ускоряют шаги, опускают лица; девушка взвизгивает и вскрикивает, парни хохочут и тоже выкрикивают что-то на непонятном языке.