К несчастью, то была очень здравая мысль.

Когда вокруг стало чуть просторнее, Соклей обменялся ударами мечом еще с одним пиратом. Это вовсе не походило на тренировочный бой в гимнасии: палуба «Афродиты» качалась под ногами благодаря волнам и топчущимся по судну людям. Моряки и пираты вокруг толкались, давили, кричали и сыпали проклятиями, и Соклей боялся получить нож в спину почти так же сильно, как боялся парня перед собой, пытавшегося пустить ему кровь мечом.

Этот пират, облаченный только в бронзовый шлем без гребня и перевязь для меча, был свиреп, но не очень искусен. Он отбил меч Соклея, направленный ему в грудь, однако следующий удар угодил пирату в голову и, хотя благодаря шлему не раскроил череп, заставил разбойника покачнуться. Соклей ринулся вперед и толкнул врага изо всех сил. Размахивая руками, пират перелетел через борт и упал в море.

Другой пират, проворный, как горный козел, перепрыгнул с палубы «Афродиты» обратно на свое судно, держа под мышкой кожаный мешок. Он был сыт по горло дракой, но ухитрился прихватить с собой хоть какую-то добычу.

Как ни странно, это взбесило Соклея.

— Вернись, ты, широкозадый вор! — взвыл он.

Пират не обратил на крик никакого внимания; вероятно, он даже не расслышал. Потом второй пират прыгнул обратно на борт гемолии, а после еще один: некоторые возвращались с добычей, некоторые — с пустыми руками.

— Видите, парни? — оглушительно проревел Менедем. — Они не могут нас одолеть и, проклятье, отлично это знают! А-ла-ла! За «Афродиту»!

— А-ла-ла! За «Афродиту»! — Соклей с радостным сердцем подхватил этот крик.

В горячке боя он не видел двоюродного брата, и услышать голос Менедема было для Соклея огромным облегчением. Однако еще большее облегчение он испытал, увидев, как пираты начинают покидать торговую галеру.

Теперь уже пираты рубили и кромсали канаты, связывающие их судно с акатосом. Теперь уже они сами отталкивали гемолию от «Афродиты» шестами и веслами. Двое из них снова подняли луки, которые оставили на своем судне, и начали стрелять в сторону торговой галеры, в то время как остальные гребли прочь от добычи, оказавшейся куда сильней, чем ожидалось.

Соклей ринулся на бак «Афродиты», докуда сражение практически не добралось. Лук и колчан Менедема все еще лежали там, целые и невредимые. Соклей снова подхватил их и выстрелил в пиратов. Наградой ему послужило то, что их начальник гребцов закричал и рухнул со стрелой в бедре. Родосец послал еще пару стрел в человека, стоявшего на рулевых веслах, полагая, что это капитан. Но суда уже далеко разошлись, и рулевой остался стоять на своем посту.

Гемолия потащилась прочь.

Теперь не на всех ее веслах сидели гребцы, и Соклей подумал, а не отдаст ли Менедем приказ пуститься в погоню. Но его двоюродный брат был занят другим: он остановился над пиратом, лежащим посреди «Афродиты». Пират поднял руку, моля о пощаде. Медленно и неторопливо Менедем вонзил в лежащего меч, а когда выпрямился, лезвие потускнело от крови.

— Бросьте эту падаль в море, — сказал капитан приблизившимся морякам. Голос его был холоден, как фракийский ветер.

Нанесенный им удар не убил грабителя, и тот стонал и слабо корчился, когда моряки подняли его и перебросили через борт.

Плюх!

Стоны быстро смолкли.

Другой пират был уже мертв, его голова раскололась, как глиняный горшок. Моряки вышвырнули с «Афродиты» и его.

Поглядев в сторону кормы, Соклей увидел, что несколько человек собрались там вокруг еще одного тела. Один из моряков поднял глаза, поймал взгляд Соклея и сказал:

— Это Доримах. — Он покачал головой, говоря без слов, что этот моряк уже больше не встанет. — Получил дротик в горло, бедняга.

Менедем прошел вперед. Его одежда на боку была забрызгана кровью, но он казался невредимым. Оглядев себя, Соклей увидел, что точно так же запятнан кровью, а еще увидел порез на икре, которого прежде не замечал. Теперь, когда Соклей его заметил, порез начал болеть.

— Радуйся, — сказал Менедем. — Ты хорошо сражался.

— Мы все сражались хорошо, — ответил Соклей. — Иначе бы не прогнали пиратов. Ты в порядке?

Его двоюродный брат пожал плечами.

— Так, ерунда: царапины и синяки. Через пару дней все пройдет. Самое худшее, что я получил, — вот это. — Он протянул левую руку со скверной рваной раной.

— Укус? — спросил Соклей.

Менедем кивнул.

— Влей в рану вино, — посоветовал Соклей. — Я не знаю средства лучше, чтобы предохранить ее от нагноения, а укусы легко нагнаиваются. Я не Гиппократ, но уж это-то знаю.

— Хотел бы я, чтобы сейчас у нас на борту был Гиппократ… Или чтобы мы могли раздобыть какого-нибудь другого лекаря, — сказал Менедем. — Ты, наверное, знаешь больше, чем остальные на «Афродите»… А если даже и нет, то люди все равно подумают, что знаешь. Иди помоги зашить раны и наложить повязки. Во всяком случае, у нас достаточно вина, чтобы обработать раны.

Вместе с Менедемом и Диоклеем Соклей сделал все, что мог, накладывая швы и перевязывая руки, ноги и головы. Он щедрой рукой лил в раны вино, и моряки выли от боли. Иглы и нити, которыми он накладывал швы, были грубыми, предназначенными для зашивания парусины, но достаточно легко протыкали плоть.

— Не двигайся, — велел Соклей Телефу, у которого был порез над коленом.

— Попробуй не двигаться, когда в тебя тычут иглой, — парировал тот.

— Хочешь, чтобы у тебя и дальше шла кровь? — спросил Соклей.

Телеф покачал головой.

— Нет, но не хочу и терпеть новую боль.

— У тебя нет выбора, — нетерпеливо проговорил тойкарх. — Или твоя рана так и будет кровоточить, или ты дашь мне ее зашить и перевязать. Это не займет много времени, а как только я закончу, уже не будет так больно.

— Хорошо. Давай.

Но Телеф все равно дергался и ругался при каждом уколе иглы, а когда Соклей обмотал его ногу парусиной и сделал неуклюжий узел, пожаловался снова:

— И это называется повязкой? Клянусь богами, я видел, как накладывают повязки настоящие лекари. Вот на их работу стоит посмотреть, они делают все так красиво, и аккуратно, и тщательно. А это? Фу! — Он скорчил рожу, издав полный отвращения возглас.

— Прости, — с ледяной иронией проговорил Соклей. — Если хочешь, я сниму повязку, сорву стежки и начну все заново.

— Только попробуй снова прикоснуться к моей ноге, и ты об этом пожалеешь! — заявил моряк. — Я просто хочу, чтобы работа была сделана как надо.

— Я сделал все, что мог, — ответил Соклей.

Вообще-то в словах Телефа была доля истины: настоящие лекари накладывали повязки как можно аккуратней и тщательней, почти красуясь этим.

Если повязка выглядит неаккуратно, это еще не значит, что она не поможет, — заметил Соклей. — Внешний вид — не главное!