«Великий князь обнимает! Смешно, странно и страшно даже!» — думал Невельской.

— Право, но есть что-то высшее, ради чего мы трудимся, может быть, очень далекое, — сказал он. — Прощай, Катя… Прощайте, дети.

Светил огонек в казарме. Темнели силуэты оленей. Ночь теплая, редкая погода. За последние дни очень потеплело, все тает в тайге, а сопка уж вся открыта солнцу.

Невельской поговорил с Бачмановым. С ним обо всем заранее условлено. С уходом льдов Бачманов едет в Де-Кастри заведовать постом. Там важнейший пункт. Вчера весь вечер делали разные предположения. «Будет война или нет, трудно сказать. Мы в вечном напряжении и все ждем ее. Она может грянуть неожиданно. Детей и женщин в случае чего — в стойбище и дальше под охраной в Николаевск. Самим действовать смотря по обстоятельствам».

— Ну, у тебя все готово? — спросил Невельской тунгуса.

— Готово! — отвечал Антип. С началом распутицы он задержался на косе и теперь на своих оленях вез капитана в Николаевский пост.

Невельской перецеловался с Бачмановым, офицерами и матросами. Тунгус подал капитану костыль, и тот, опираясь, полез на оленя.

— До рассвета как раз доберемся до зимнего стойбища, — сказал Невельской, наклоняясь к жене и пожимая ее руку. Он еще раз поцеловал ее в голову.

Тунгус, не придававший значения последним вздохам, крикнул, и олени пошли. Невельской чувствовал, что может разрыдаться. Он готов был проклинать тот час, когда совершил открытие. На него нападали изредка приливы душевной слабости, и он не скрывал их.

Рассвело, когда доехали до старого стойбища. Над сопками шли тучи, цепляясь за ели и березы. В тайге сплошные болота. Где казалось сухо — стоило ступить на размокшую глину, как она ползла.

— Худо! — приговаривал ехавший впереди Антип. — Дорога-то плохая.

Через некоторое время он остановил оленя.

— Однако не проедем! — сказал он капитану, когда тот оказался рядом. — Дорога худая. Придется обратно.

— Как это не проедем? — вспыхнул Невельской.

— Видишь, капитан, кругом вода. Как ехать? Однако, сильно замочишься.

Антип мало знал Невельского; только во время приездов в Петровское встречал его и полагал, что он такой же начальник, как и все чиновники, хоть и получает «писки» от самого губернатора и даже от царя. Он, видно, занят тем, что читает важные бумаги и отдает приказания, и уж, конечно, не его дело лезть в грязь. Он, верно, не меньше, чем аянские чиновники и служащие Компании, уважает себя.

Невельской в этот миг готов был ударить тунгуса костылем по голове. «Как это возвращаться? Да ты в своем уме, что же ты прежде думал?» — хотелось закричать на него.

— Нет, нам обязательно надо быть завтра в Николаевске, езжай! — сдержанно сказал он.

— Лучше бы ехать, когда просохнет!

— Конечно! Это всякий знает! Но… «Тогда и тебя и меня повесить остается!»

— Вперед! — приказал капитан и пустил своего оленя.

Антип-то за себя не боялся. Он тронул с места своего оленя. Казак и второй тунгус поехали следом. Олени пошли по болоту.

Стоило Антипу сболтнуть такую чушь, как вся душа капитана пришла в движение, и он уже рвался вперед, как всегда, когда его пытались задержать.

Мокро. Олени вязли в воде и размокшей глине. Потом вязли в глубоком мокром снегу, резали ноги о наст, превратившийся в ледяную корку. За два часа прошли не больше двух верст. Наконец олени стали по брюхо в грязи. «Худо!» — хотел было сказать Антип. Он слез с оленя прямо в воду и потянул повод. И тут он увидел, что Невельской уже в воде и, сильно зашагав по грязи, потянул оленя за повод.

— А ну! — сказал старик, приободряясь и чувствуя, что с ним не белоручка-барин.

Старик зычно крикнул на оленя, страшно взмахнул костылем, сделал зверскую рожу и с большой силой быстро потащил животное за собой. И Невельской невольно закричал на своего. Оленей потянули, но сами вязли, спотыкались. Груз свалился с одного из оленей в воду.

Через час, когда вылезли из болота и еле поднялись, Антип сказал, что дальше дорога будет лучше. Он советовал посушиться у костра и отдохнуть. Невельской не чувствовал мокрых ног и одежды. Тело его горело, и глаза были как у лихорадочного. Однако остановились. Разожгли костер. Ночь капитан просидел почти без сна, стараясь высушить одежду.

Еще затемно стали складывать котомки. У капитана с собой смена белья, мундир и немного продуктов. Антип удивляется, как мало ест этот человек. Утром и вечером отрежет ножом несколько тонких ломтей белого хлеба и этим сыт. Только в обед вчера ел солонину. Редко приходилось видеть, чтобы взрослый человек обходился таким малым количеством еды.

Едва рассвело, тронулись и опять залезли в такое болото, что, казалось, никогда не выбраться. Вся тайга стояла в воде. Олени вскоре выбились из сил. Они еле несли груз — продовольствие, теплую одежду, палатки, и нечего было думать ехать верхом.

Невельской мял грязь, вытаскивая одну ногу, увязая другой, кричал на оленей и опять тянул своего верхового за повод.

— Черт знает! — ворчал Антип. — Капитан по грязи лазает!

Сегодня на всякий случай Невельской уложил самое нужное в котомку и нес ее за плечами. Выбрались на сухое, обдутое ветром место с горелым лесом. Невельской шагал задумавшись. Он ступал ровным, спокойным шагом, легкий и стройный. В этот утренний час в голове его складывался будущий разговор с Муравьевым. Губернатора надо встретить как можно выше, как можно дальше от устья и поговорить с ним вовремя, не упустить случая, чтобы и он не ошибся, не поступил по пословице: «Укоротишь — не воротишь». Как ни широк взгляд Муравьева, а Петербург имеет ни него свое влияние.

«Сохранять всеми средствами подходы к Амуру, — с воодушевлением думал Геннадий Иванович, шагая своим военным шагом впереди оленей. — Если мы сосредоточим все наши силы на занятых нами постах, то англичане бессильны. Мы прикрыты лайдами и банками. Леса — наши союзники. Лишенный поддержки корабельной артиллерии, неприятель столкнется с войсками, которые прибудут из Забайкалья, и неизбежно окажется разбитым, так как через банки артиллерию не потащишь. Да англичане и не пойдут на это никогда, им нет смысла этого делать, они не станут бросаться людьми, и ни один адмирал или капитан не рискнет своим добрым именем и не пустится в неизвестную страну очертя голову. Если бы Николай Николаевич принял мой план! И не надо бы было перебрасывать Охотский порт на Камчатку, где теперь над нами нависла смертельная угроза. Все средства порта были бы у нас в руках, было бы продовольствие и снаряжение, боевые припасы! Мы бы дошли уже до южных гаваней!

Необходимо оставить пост на Хунгари и на устье Уссури. По этой реке, поднявшись в верховья, можно достигнуть великолепной гавани, которую Ездонок рисовал в виде рога или пальца. Там множество других гаваней, целая россыпь драгоценностей на теплом море. Да, там густосоленое, теплое, синее море с роскошной растительностью на берегах. Глубокие бухты одна за другой врезаются в лесистую громадину материка. Заветная страна! Там будут порты, города, сейчас там пусто, лишь кое-где, как говорят, маленькие селения ловцов трепанга, приходящих из Маньчжурии и переправляющих свою добычу в города Китая, где трепанг — излюбленный деликатес богачей. В этих же местах кое-где живут охотники. Земли там тучны, леса изобилуют дичью, зверем. Там все прекрасно растет».