– Воду. Это вода.

– Лекарства?

Он кивнул и, щелкая магнитными подошвами, подошел к столу. Достал из ящика персиковые таблетки, знакомые ей как воздух. Положил их в рот и запил.

– Я установлю автоматическую напоминалку.

– «Сокол» готов.

Боттон протрезвел.

– Доброй охоты.

– Я не затем здесь.

Ее сильно утешил его удивленный взгляд. Утешало малейшее доказательство, что ее разум открыт не каждому. Или нет, не так. Это помогало притворяться, что она еще в состоянии ставить рамки, управлять тем, чем на самом деле не управляла. Она цеплялась за утешительную ложь.

– Я, – сказала она, – не знаю, чего добьюсь, разыскав верховного консула. Это перемирие с подпольем? Его заключил Трехо. Верховный консул может его одобрить, а может и нет.

Боттон заморгал.

– Я… кажется, понял.

– Меня на этом корабле не будет. Если вы получите от меня приказ?

– Я служу Лаконской империи.

Танака улыбнулась. Щека от улыбки почти не болела. Просто зажило, а как удивительно.

– До времени ни с кем не разговаривайте. Нашим сознаниям доверять нельзя. И принимайте таблетки по расписанию.

– Понял.

– И еще, Боттон. Если… если у меня не выйдет. Если мы не сумеем остановить то, что происходит… – Она указала на свою голову. – Хочу попросить вас об одолжении.

Он ласково улыбнулся.

– Я запасу две пули, полковник. По одной на каждого.

В эту минуту она его почти любила.

Скафандр ждал ее в оружейной: начищенный, заряженный, в полной готовности. Тот же, в котором она убивала станцию Драпер. Она попробовала увидеть в нем талисман удачи. «Я ношу на шнурке медный пенни. Ношу с того вечера, как Эмили Нэм меня поцеловала. Пятнадцатый год пошел». Танаке представилась позеленевшая медная монетка и капроновый шнурок. Вспомнилась Эмили, ее мягкие губы, нежно перебирающие бороду пальцы. Его звали Алан, он вырос на Титане. Танака дала ему уплыть, стараясь, пока он в голове, не вспоминать ничего из собственной жизни.

Зажигательные патроны. Гранаты. В прошлый раз, когда кто-то пальнул по станции чужаков гранатой, погибли тысячи людей. Ну и хрен с ними. Они, когда подписывались на эту работу, знали, что она опасна. Танака закрепила шлем, проверила баллоны, проверила герметичность. Убедилась, что запаса лекарств в аптечке хватит еще на несколько часов остаться собой. Последний шанс.

Она одна вышла из люка и запустила себя к голубой металлической сфере. Кругом мерцали врата. За ней следили тринадцать сотен «глаз». Сама она еще не видела девчонку, но скафандр ее нашел – крошечную черную точку в сиянии. Рядом виднелась еще одна фигура – Нагата. Танака, дав один короткий импульс ускорения и несколько коротких и более мощных тормозных, упала на наследницу империи и ее мятежную защитницу. Скафандр у Нагаты был старинной марсианской конструкции, как из музея.

Жестом Танака обозначила канал связи, и Нагата подключилась к нему.

– Я думала, мы договорились, – сказала Танака.

– Я не буду входить, – ответила Нагата. – Не хотела отпускать Терезу одну. Я подожду здесь.

На девочке был такой же, как у Нагаты, скафандр, но если Нагата в своем смотрелась выходцем из иных времен, то Тереза Дуарте – ребенком на маскараде. Она глянула из-за щитка с вызовом, чуть вздернув подбородок. Танаке не надо было перетекать в ее сознание, чтобы понять, что видит. Страх. Пробирающий до глубины души. Танака пожалела бы ее, не ощущай сама такого же страха, а так прониклась отвращением.

– Не знаю, будет ли лучше, если верховный консул на выходе столкнется с врагом. С тем же успехом могли бы войти, – сказала она.

Нагата изобразила старинный астерский жест согласия.

– Если я не нужна Терезе, меня здесь не будет.

– Я ей говорила, что все нормально, – сказала Тереза. Сказала голосом отца.

Танака не могла понять, что это такое. Тихая горячность старой женщины и властное спокойствие девочки, убежденных, что защищают друг друга, как вставшие щит к щиту древнегреческие воины. Идиотская самоуверенность или честно заслуженное доверие?

Сразу их трудно различить, а потом будет поздно.

– Тебе решать, – сказала Танака. – Теперь идем.

Нагата обхватила шлем девочки и прижала к своему.

Разговор наедине в ее присутствии выглядел невежливо, но Танака не стала мешать. Она немало поубивала друзей Нагаты и ее приверженцев. Любовник Нагаты стрелял ей в лицо. Небольшое отступление от правил хорошего тона сейчас было мелочью, а все долги, полагала Танака, скоро будут так или иначе оплачены.

Коротким всплеском маневровой тяги она уронила себя к безупречной поверхности станции и яйцевидному кораблю на ней. Странное было зрелище. Она четко вспомнила родичей этого «яйца» в лаконском гроте. Ей представилось, что после многонедельной охоты она наткнулась наконец на ясный след. Охватившая ее радость была неожиданной и к тому же, несомненно, принадлежала лично ей. Трехо нужна была охотница. Она охотница и есть.

Танака переключилась на канал «Сокола»:

– Говорит полковник Танака. Мы с девочкой на позиции.

Голос Окойе перебивали помехи. Шумновато стало в пространстве колец, когда боги хаоса принялись колотить по стенам.

– Поняла. Начинаем погружение. Приготовьтесь.

Рация замолчала. Танака перепроверила вооружение, подачу воздуха, свое состояние. Девочку потихоньку сносило от нее вправо – чуть-чуть не подогнала скорости.

– Вы хорошо его знаете? – спросила девочка.

– Верховного консула? Встречались несколько раз.

Я из первой волны. С Марса на Лаконию.

– Вы из основателей.

– Да, – согласилась Танака. – Вот это все… я помогала создавать. Он руководил, а работу делали мы. Первую галактическую империю человечества.

– Как вы думаете… – начала девочка и оставила вопрос висеть в воздухе. «Как вы думаете, с ним все хорошо?» «Как вы думаете, у нас получится?» «Как вы думаете, это все не зря?» О чем угодно могла спросить.

Под ними сияла станция. Танака понимала, что это чудится, но сфера словно гудела, передавая к ней звук через вакуум. Может, ее скафандр улавливал какой-то магнитный резонанс и звенел в ответ. А может, мерещилось.

Она проверила показания системы. «Сокол» отслеживал активность станции: энергию, магнитные поля, сейсмическую активность. Данные били как из брандспойта. Разобраться в них Танака не умела. Она окинула взглядом ровную голубую поверхность в поисках хоть чего-нибудь. Вспомнилась картина по мотивам «Старого морехода» Колдриджа. Корабль попал в штиль вблизи земного экватора. Кораблик на картине был маленьким, море – огромным и пустым. Чья это работа? Тернера? Дроу? Драммонд? Она не запомнила. Не нашла тогда в картине ничего особенного. Теперь она лучше понимала художника.