Рогатый бог забывает. Малыш забывает. Искрящийся призрак не может заставить себя забыть о том, что было и всегда будет голодом. Машина мерцает идиотскими переливами, ее формы – неразрешимая головоломка, ее пение – визг пилы. И в сновидении под сновидением один человек стоит на башне маяка перед ярящимся морем, его изнеможение и боль рифмуются с чем-то реальным, и Амос открывает глаза.

* * *

В лаборатории стояла пугающая тишина. Со всех сторон стрекотали приборы, раздавались тревожные гудки. Он вдохнул – легкие словно осколками стекла забиты. Он с трудом повернул голову. Элви не было. Джима не было. Он узнал заместителя Элви, припомнил: Харшаан Ли. Тот ошалело пялил глаза. У всех был ошалелый вид.

– Привет, – сказал Амос.

Ли не ответил.

– Эй!..

Ученый содрогнулся и вроде бы пришел в чувство.

– Что? О, да. Не шевелитесь пока, – проговорил он. – У вас был… много чего было.

– Вы в порядке?

– Да. Я просто… Очень странное ощущение.

– Да, я так и понял. Но вы скажите Джиму и доку: входа нет. Дуарте теперь знает, что мы здесь. И, по-моему, зол как черт.

Переживание, наступив, поглотило его. Джим помнил все, что было до того, но отдаленно, как происходит иногда при травме. Он еще представлял Амоса на медицинской кровати, страдающего от припадка и боли. Он припоминал, как пришел за Элви в камеру катализатора и увидел там Фаиза с двумя техниками.

Он помнил, как при виде женщины, которую здесь называли катализатором, подумал о Джули Мао, инфицированной протомолекулой, и вспомнил, как долго та умирала. Или не умирала, а преображалась. И о жертвах на станции Эрос, которым ввели образец протомолекулы и подвергли массивному облучению, чтобы подстегнуть распространение чуждого организма, технологии, или к какой там еще категории его относили. Они даже тогда умирали медленно. Или разлагались и перестраивались, так и не отпущенные в смерть. Он вспомнил свою мысль: как противоестественно, что катализатор может неограниченно долго оставаться в этом состоянии – кожаного мешка для протомолекулы. Инструмент, изготовленный из человеческой плоти. Он помнил, как задумался, осталось ли в ней что-то способное осознать, во что она превратилась.

А потом Элви вскрыла изолирующую камеру и вывела из нее Кару с Ксаном в надежде, что те сумеют прервать убивающий Амоса припадок. Все эти воспоминания остались ясными, незамутненными, но, казалось, отдалились в прошлое на недели, а то и на месяцы.

Из-за того, что было потом.

Дальше настала яркость: свет, бывший также и звуком, и ударом, поразившим каждую клетку тела в отдельности. Джим чувствовал, как что-то в нем вскрывается, вскрывается, вскрывается, и уже боялся, что оно всегда будет вскрываться, что он целиком превращается в непрекращающийся процесс расширения, которое может окончиться лишь уничтожением.

А потом он, как во сне, оказался сразу в ста местах. Тысячью людей. Понятие «Джеймс Холден» затерялось в этой огромности, как камешек в океане. Он был женщиной с болью в плече в камбузе незнакомого корабля, допивающей грушу дешевого кофе, тайком сдобренного спиртным. Он был молодым парнем, занимающимся в маленьком захламленном машинном зале сексом с какой-то Ребеккой и разрывающимся между виной и восторгом от измены. Он был офицером Лаконского военного флота в своем кабинете, погасившим свет и собравшимся поплакать тайком, чтобы команда не услышала и не узнала, как ему страшно.

Его память – калейдоскоп внутренней жизни множества людей – блестела, светила, играла стекляшками. Стоило об этом задуматься, начинала кружиться голова.

– Ну вот, – сказала Элви. – Думаю, мы согласимся, что отчеты полковника Танаки точно описывали происходящее.

Танака кивнула с настенного экрана. Наоми на фоне рубки «Роси» занимала соседний. Джим и Фаиз зависли в кабинете Элви. Все вместе – и разбросаны по космосу.

Медики еще сканировали Амоса, Кару и Ксана. А также всю команду. Час после неудачного погружения был занят бешеной деятельностью. Ученые проверяли и перепроверяли показания, выискивали закономерности, пока память не стерлась и не поблекла. Джим не сомневался, что у всех обнаружится то же, что раньше, когда спасся «Прайсс», пережила Тан ака.

Он ухватился за эту мысль.

– Был кто-то на переходе? Когда это произошло?

– Нет, – ответила Наоми. – Спусковым крючком на сей раз послужило не происходящее в кольцах, а мы.

– Я тоже так полагаю, – поддержала Элви. – Дуарте, или станция, или они оба в каком-то сочетании отвергли нас. Оттолкнули. Думаю, что эффект притупили предоставленные полковником Танакой лекарства. По крайней мере, для нас.

– Погоди, – вмешался Фаиз. – Для нас? А для кого не притупили?

– Вероятно, это событие могло распространиться шире, чем предыдущие. Уже пришли сообщения пяти научных групп, находившихся вблизи своих врат, – они описывают сходные переживания. Не удивлюсь, если поступят и новые.

– Насколько далеко это распространилось? – спросила Танака.

– Эффект внепространственный, – ответила Элви. – Я, пока не начну понимать, как он передается, не берусь гадать.

– Думаю, подсказки найдутся у меня, – сказала каменным – твердым и жестким – голосом Наоми. Ее изображение на экране сменилось последовательностью тактических схем. Солнечная система задерживалась на несколько секунд и сменялась следующей. Наоми продолжала говорить, а схемы продолжали меняться, не повторяясь: – По сведениям подполья и его союзников, после события сто пять кораблей в семидесяти системах изменили курс на новый, который приведет их за врата. Среди них лаконские, корабли подполья и нейтральные гражданские. А еще… они замолчали.

– Замолчали? – эхом откликнулся Джим.

Он скорее выражал изумление, чем спрашивал, однако Наоми ответила:

– Ни радиосвязи, ни лучевой. Ни объяснений, ни уведомлений об изменении в полетных планах. Все просто повернули к нам.

– Радиомолчание – это странно, – заметил Фаиз. – Дюзовый след все равно виден. Какой смысл прятаться за радиомолчанием? Что оно даст?

– Ничего не даст, – сказала Танака. – Просто связь им больше не нужна. Все думают одной головой.

Элви издала что-то среднее между вздохом и всхлипом. Танака либо не услышала ее, либо не сочла нужным заметить.

– Я взяла на себя смелость связаться с адмиралом Трехо. Надеюсь, присланное им подкрепление успеет к сроку.

– К чему успеет? – не понял Джим.

– Ко времени сражения, – ответила Танака, как отвечают на дурацкий вопрос.

– А мы уверены, что они враги? – спросила Элви.

– Да, – сказала Танака. – Мы попытались войти в станцию. Нас отбросили. И теперь к нам движется особый флот, управляемый ульевым разумом. Если бы они просто спешили доставить нам торты и украшения к празднику, мы бы знали: верховный консул за приятной беседой на станции разъяснил бы.