После захвата пленных в ходе вылазок или других боев у сторон появлялся еще один предмет для переговоров – имущество пленных офицеров. Известно, что русский барабанщик доставил в Нарву письма от полковника Мората и других шведских офицеров, взятых в плен во время недавнего «маскарадного» боя [1094]. В ответ на эти письма Горн отправил с трубачом из Нарвы в русский лагерь «ко взятым шведским полоненникам деньги и платье»[1095]. Лейтенант Альбрехт фон Нумере, взятый при разгроме шведской речной флотилии под Дерптом и раздетый до исподнего, через русского барабанщика просил дерптского бюргера, у которого был на постое, выслать ему в русский лагерь носильные вещи, а остальные – сохранить [1096].

Осаждающий мог позволить переписку между пленными и их родственниками в осажденном городе и использовать ситуацию в своих целях. Например после крупной неудачной вылазки шведов из Дерпта в крепость были доставлены письма двух пленных офицеров и одного пастора, которые рассказывали о своем положении в плену, хвалили русского главнокомандующего Б. П. Шереметева за благородство и великодушие в отношении к пленным, а заодно намекали на то, что дальнейшее сопротивление бесполезно [1097]

После взятия Дерпта русское командование попробовало использовать коменданта этого города полковника Скитте для влияния на осажденных – его отправили в апроши под Нарвой, «дабы виделся с комендантом нарвенским Горном, для уверения, что Дерпт взят и какая милость чрезвычайная от его царского величества ему, коменданту, и всему дерптскому гварнизону показана». Впрочем, Горн не захотел разговаривать с находящимся в руках русских Скитте, и с ним виделись лишь некоторые офицеры нарвского гарнизона[1098]. Месяц спустя ситуация повторилась – теперь уже Горн находился в русском плену и отправлял письмо к коменданту Ивангорода с приказом сдаться; и на этот раз приказу не повиновались на основании того, что Горн был в руках у неприятеля [1099].

Любопытный пример переписки с осажденной крепостью мы видим в 1700 г. 2 октября от имени князя И. Ю. Трубецкого коменданту Нарвы с барабанщиком было отправлено письмо с просьбой «по праву и обычаю христиан всего света» выпустить из осажденной Нарвы английских купцов, как «не должных и не подданных государству Свейскому», чтобы они в ходе боевых действий «напрасно разорены и побиты не были». (Эта просьба была инициирована английскими купцами из Москвы, которые с началом конфликта били челом государю о своих товарищах, застигнутых войной в осажденном городе.) При этом коменданта заверяли, что купцы, если их выпустят из крепости, не станут для осаждающих источником секретной информации, поскольку русские уже захватили достаточно осведомленных офицеров и солдат, которые сообщили гораздо больше, чем могли бы сообщить купцы [1100]. Одновременно к тем купцам было направлено незапечатанное письмо, в котором их (находящихся в осажденной неприятельской крепости!) просили продать русской армии за «пристойную цену» некоторое количество «виноградных новых вин» [1101].

Обмен провиантом между противниками с трудом вписывается в наши современные представления о блокаде города, однако такие примеры известны. Например из Выборга полковник Стернстролле сообщал адмиралу Любекеру 24 апреля 1710 г.: «Позавчера прибыл русский барабанщик и попросил вина и пива» [1102]. «Зимою [1709–1710 гг. – Б. М.], когда в Риге обнаружился уже недостаток в съестных припасах, генерал Боур прислал Штрембергу целую телегу дичи и получил от него вино, загруженное в ту же телегу»[1103]. Шестью годами ранее тот же Боур, еще в чине полковника, также обменивался гостинцами с комендантом осажденного Дерпта: просил прислать вина в обмен на русскую медовуху. Вино было доставлено с припиской, что город располагает достаточными запасами, для того чтобы и впредь снабжать Боура напитками. По-видимому, в этом и был символический смысл обмена – комендант показывал обилие своих запасов и тем намекал, что от голода защитники не сдадутся.

Сохранились свидетельства приятельского общения офицеров двух армий во время прекращения огня. Во время осады Дерпта полковник русской службы Боур выразил желание пообщаться с ротмистром шведской службы Нольде, которого он узнал во время очередной вылазки. Оказалось, что некогда лейтенант Боур служил под началом Нольде в шведской королевской армии в Эстляндии. Во время перемирия для передачи тел у русских траншей старые сослуживцы общались какое-то время, обмениваясь комплиментами и проявляя учтивость[1104]. Во время очередного перемирия под стенами Нарвы в русские апроши у самой крепостной стены пришел попавший ранее в плен полковник нарвского гарнизона Марквард (Мурат); помимо прочего, он попросил позвать на стену своих знакомых, чтобы пообщаться, но ему отказали, сославшись на служебную занятость этих офицеров. Как выяснилось позднее, на самом деле одни из них к тому моменту погибли, другие были больны, но комендант не хотел демонстрировать ослабление своего гарнизона [1105].

Перемирие на Пруте выявило неожиданно приязненное отношение турецких воинов к русским. Днем ранее османы понесли огромные потери при безуспешных попытках штурмовать русский ретраншемент; русские же находились в самом отчаянном положении, блокированные многочисленным неприятелем. Общение недавних противников отражено в журнале генерала Алларта. «По объявлении перемирия турки стали очень дружелюбно относиться к нашим людям, разъезжали кругом нас верхом, приближались даже к самым рогаткам и разговаривали с нашими людьми, так что подконец пришлось поставить часовых в 50–60 шагах от фронта, чтоб неприятель так близко к нам не подъезжал. Часовых этих турки дарили табаком и печеньем, а те в отплату снабжали их водою, за которою туркам было далеко ходить» [1106].

Иногда возникала потребность договориться о погребения тел погибших на нейтральной территории. Под Дерптом, после отражения вылазки, шведы оставили на поле боя около 50 тел, о которых Шереметев писал Меншикову 27 июня 1704 г.: «И я тех побитых швецких офицеров и рейтар и салдат тела их велел собрать и пошлю в город, чтоб их побрали; а буде не возмут, велю их у шанец закопать»[1107]. Комендант ответил на послание благодарностью и просил положить тела у траншей со стороны города, что и было исполнено. Когда из крепости вышел капитан с десятью солдатами, на бруствер траншеи, согласно договоренности, были выставлены два гроба с телами убитых шведских офицеров, но тела нижних чинов лежали на земле полностью раздетыми[1108]. После разыгранного под стенами Нарвы сражения на поле боя остались лежать тела погибших и их было необходимо убрать. Журнал Гизена сообщает, что к шведскому коменданту обратился с письмом через барабанщика генерал князь Аникита Иванович Репнин (бывший на тот момент командующим войсками под Нарвой) с предложением выслать равное число людей «для разбору мертвых телес». Комендант Горн через своего трубача ответил согласием, и 14 июня из города вышла команда 8 человек с урядником и столько же – с русской стороны, а на все время их работы стрельба с обеих сторон прекратилась [1109]. Интересно, что каждая сторона приписывает инициативу в этих переговорах себе. По Адлерфельду, шведы первыми 12 июня через своего трубача обратились с просьбой разрешить им похоронить убитых в недавнем бою, и лишь 14 июня через русского барабанщика был получен положительный ответ [1110].