Столы в ординаторской ломились, на двенадцати койках осталось всего трое больных, мы их свезли в один блок, чтобы не распылять силы.

После боя курантов Бухарин, как самый опытный в бригаде, вскоре отправился на боковую, зато мы веселились на всю катушку. Виктор Григорьевич, который в этот день стал для всех просто Витей, налегал на выпивку, Андрей Орликов, также ставший для всех Андрюшей, — на выпивку и закуску, мы с Ваней в основном закусывали, но и поддавали в меру своих скромных способностей.

Когда по телевизору начался концерт под названием «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады», Маринка Бескровнова в танце стала изображать приемы карате, Андрюша Орликов делал вид, что знает от этих приемов защиту, мы с Ваней — что умеем танцевать. А Оля Николашина сидела на диване с Витей Волоховым и шептала ему что-то на ухо. Витя кивал и подливал себе одну за другой.

Потом Волохов и Николашина куда-то пропали, а мы с Ваней попытались заснуть, но Андрюше Орликову стало скучно, и он нас разбудил. Тогда мы втроем вломились в кабинет к Людмиле Геннадьевне Фишер и разбудили ее. Она не на шутку разволновалась от этого вторжения, увидев в дверях нашу троицу, и спросила испуганно:

— Мальчики, вам чего?

— Людмила Геннадьевна, а когда кровь на утренние анализы приносить?

— Да как обычно, в шесть утра, ребята! — настороженно произнесла она, натянув одеяло до подбородка. А было уже без четверти семь.

Потом проснулся Бухарин, а Орликов, тот, наоборот, решил вдруг поспать и отвалил. Зато отыскался Волохов, он прошел к опустевшему столу в ординаторскую и начал поднимать по очереди бутылки, пытаясь найти те, где еще осталось.

Нас сменили на удивление вовремя, бригаду первого января возглавляла лично Суходольская, и никто особенно не опоздал.

— Моторов, Романов! — закричала она, держа историю болезни в руке и одновременно показывая нам на пробудившегося Андрюшу Орликова. — Полюбуйтесь, до чего вы доктора довели!

Орликов выглядел явно утомленным, а его записи в истории болезни были все сделаны по диагонали, и если начальные предложения еще можно было разобрать, то последние представляли собой одну сплошную и ровную, как асистолия на мониторе, линию.

Выходили мы через морг. Я, Ваня, Волохов и Орликов. Не знаю почему, просто так решили, и все.

В подвале недалеко от грузового лифта Витя Волохов приказал всем нам остановиться.

— Похмеляться будем, салаги! — тоном, не терпящим возражений, заявил он.

Он раскрыл свой дипломат, а тогда все ходили с этими чемоданчиками, достал оттуда бутылку водки и заставил нас по очереди пить из горлышка. Меня мутило, водки совершенно не хотелось, хотелось чаю и спать. Но попробуй откажи Вите Волохову. Я глотнул и стал глубоко дышать носом, борясь с подступающей тошнотой. Ваню и Андрюшу стало тошнить сразу, как только они выпили.

— Ваня, Андрюха, — разочарованно протянул Витя. — Вы же гвардейцы!

Нужно ли говорить, что этот Новый год нас необычайно сплотил.

Был уже февраль, когда Витя на очередном совместном дежурстве подловил меня в коридоре и с очень озабоченным видом поинтересовался:

— Какое сегодня число, салага?

— Какое? — задумался я. — Вроде двадцатое. Да, точно, двадцатое.

— Так, значит, у нас праздник! — радостно потер руки Волохов. — Хорошо бы завтра отметить!

Какой, интересно, у нас праздник, думаю, не слежу совсем, нужно у Вити спросить.

— Ты чего, салага? — возмутился Волохов. — Самый лучший праздник! Аванс! Давай бери Ваню, и айда в кафе!

Я, окрыленный перспективой, побежал искать Ваню.

Еще бы, одно дело — посиделки на работе, а вот когда врач приглашает медбратьев пойти в кафе, он этим самым оказывает высокое доверие, можно сказать, впускает в свою частную жизнь, это совсем, совсем другое…

А в моей частной жизни к тому времени произошли качественные и количественные изменения. У меня родился сынок Рома, которому в то время исполнился месяц.

— Хорошо тебе! — сказал Ваня. — Ты хоть в костюме, не то что я! Пойду хоть голову помою!

Я все таскал свой свадебный костюм-тройку, с такой зарплатой, как у нас, не до разнообразия в гардеробе.

— Я тоже голову помою, — после минутного размышления сказал я, — вот сейчас зонд на пятой койке вставлю, а после в душевую сгоняю.

Было около десяти утра, мы стояли и ждали Витю в холле у центрального входа. Волохов в отделении дописывал переводной эпикриз.

— Наверное, в «Космос» пойдем, — вслух размышлял Ваня. — Или в «Московское»! А лучше в «Ладу», на Комсомольском, там народу поменьше.

Конечно, для Вани лучше в «Ладу», ему там до дома пара шагов. Да, впрочем, все это ерунда, главное — это то, что мы сейчас, три взрослых мужика, после работы зайдем в кафе, будем сидеть, есть что-нибудь вкусное, хорошо бы, не очень дорогое, пить кофе, курить и разговаривать. О медицине, о политике, о книгах. Витя, как всегда, будет громко хохотать от моих шуток, а Ваня — он редко хохочет — будет просто сидеть и улыбаться.

Витя появился из-за угла, быстро получил одежду в гардеробе, нахлобучил шапку и скомандовал:

— Побежали!

Мы пешком дошли до сберкассы — нам всю зарплату перечисляли на книжку. Отстояв примерно с час в очереди, вывалились на улицу. Я и Ваня получили по сорок рублей, а Виктор Григорьевич целых шестьдесят. Ну не зря же он шесть лет в институте учился.

— А теперь в гастроном! — взглянув при этом на циферблат своих карманных часов, отдал приказ Волохов, и мы скорым шагом двинулись в сторону продуктового магазина.

Зачем, интересно, Волохову в гастроном сейчас? Может, хочет домой продуктов купить перед кафе, вдруг мы там до вечера просидим.

А потом я и вовсе перестал думать. После суточного дежурства, особенно бессонного, вот чего меньше всего хочется, так это думать. И поэтому, когда Витя Волохов уже в магазине содрал с нас по три рубля, я даже не спросил зачем. Только немного удивился, когда он велел мне купить в отделе детского питания баночку с каким-то соком. А может, у него дети маленькие, а я даже и не слышал об этом. Вот сейчас в кафе это можно будет выяснить, а то мало мы еще знаем друг про друга.

— А как кафе называется, Виктор Григорьевич? — от торжественности наступающего момента снова полным именем назвал я Витю, когда мы вышли из магазина.

— Кафе? — переспросил он, почему-то углубляясь в сторону жилого массива. — Кафе, салага, называется «подъездное»!

И только тогда, когда мы кружком встали в каком-то подъезде, на площадке между вторым и третьим этажом, около мусоропровода, я понял, как собирается отметить аванс Витя Волохов.

Он ловко сорвал крышку с баночки, которую я всю дорогу бережно держал в руке, и вылил сок в мусоропровод.