Я сделал первый надрез, промокнул кровь, перемешанную с новокаином, которая потекла из раны.

— А вот скажи-ка мне, салага, — раздался в полной тишине веселый Витин голос, — на какой еще работе можно мента по горлу полосонуть, да еще за это деньги получать! — И он радостно заржал.

* * *

Что-то мой рассказ про доктора Волохова малость затянулся, чувствую, пора завязывать. Тем более что сам Витя стоит сейчас в сестринской и ковыряет, по своему обыкновению, спичкой в зубах, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

— Давайте-ка быстрее приходите в себя, салаги, и я вас в «харчевне» жду! — сказал Волохов и вышел. Мы с Ваней наскоро умылись, благо в сестринской был рукомойник, и выползли в коридор.

Было непривычно тихо, только со стороны первого блока доносились звуки дыхательного аппарата. От этих РО-6 всегда столько шума, но вроде скоро их поменять должны, как сказала Суходольская, на что — непонятно, но наверняка на что-то более тихое и современное.

Так, нужно сориентироваться. Дверь в Надькин кабинет закрыта, и под дверью стоит цинковый ящик для лекарств размером с укороченный гроб. Значит, свалила, и по всему видно, что и Суходольская домой ушла. Во втором блоке до сих пор кварц горит и шесть пустых застеленных кроватей. Красота!

В «харчевне», комнатке с двумя кушетками и столом между ними, сидел Витя Волохов и читал журнал «Человек и закон».

Я включил электрический самовар, а Ваня достал из тумбочки три фаянсовых кружки. Витя, отложив чтение, стал следить за нашими приготовлениями.

— Ну что, Моторов, Романов, всех больных загубили, паразиты! — засмеялся он. — Блок-то пустой!

— Пустой-то он пустой! — задумчиво, еще не отойдя со сна, пробормотал Ваня. — Да свято место пусто не бывает!

Про свято место Ваня знал. Он был из церковной семьи. В реанимации об этом никто даже не догадывался. Сам Ваня о себе не распространялся, а я как-то не успел никому протрепаться, до сих пор удивляюсь.

Но особость Ивана была всем заметна, его манеры, поведение, речь — все было необычным. Он обладал уже давно утраченной в наше время степенностью, незлобивостью и чем-то еще таким, что притягивало к нему.

В училище про Ваню я услышал где-то на третий день после начала учебного года. У нас тогда был цикл по общему уходу, предмету, на котором учат правильно ставить градусник, подкладывать грелку, измерять давление и другим важным вещам. И вот тогда наш преподаватель сообщила по большому секрету, что в одной группе случилась забастовка. Оказывается, все девочки там не вышли в знак протеста на учебу. А причиной их бунта явился мальчик по имени Ваня, которого решили перевести в параллельную группу в целях правильной организации учебного процесса.

И вот тогда эти обделенные девочки пришли в учебную часть и заявили с порога, что если им не оставят такого замечательного Ваню, то они сегодня же заберут документы и переведутся в другое училище, благо в Москве их навалом. И для того, чтобы, не дай бог, никто не подумал, что угроза эта пустая, они всем составом вместо учебы отправились курить на стадион «Буревестник», тем более погода позволяла.

Превентивные меры, они ведь всегда самые эффективные, и уже на следующий день мальчик Ваня был торжественно возвращен в целости и сохранности, на радость однокурсницам.

Когда я узнал, что нам предстоит вместе работать, то очень обрадовался. Во-первых, мы были знакомы, а начинать работу в новом месте хорошо в компании, а во-вторых, как мне тогда представлялось, Иван, со своей уравновешенностью, должен был компенсировать мою некоторую безалаберность.

— Свято место пусто не бывает! — пробормотал Ваня, сел на кушетку и с хрустом потянулся.

Я закурил, а некурящий Волохов выудил из пепельницы обгоревшую спичку и, по своему обыкновению, снова стал ковыряться в зубах. Это означало, что он задумался.

— Вот что, салаги! — посмотрев на закипающий самовар, произнес он наконец. — Спирт есть у вас?

Спирт у нас, конечно, был. Зачем спрашивать? Здесь у каждого была своя заначка в виде пол-литровой банки в укромном месте. Когда банка заполнялась под завязку, ее уносили домой. Так все делали. И я прекрасно понимал, что Волохову он нужен не для дезинфекции. Но пить на дежурстве я и так особо не любил, а сегодня что-то было совсем неохота. Тем более что Витя постепенно наращивал обороты, а приключений совсем не хотелось. Лучше просто посидеть, чайку попить. Точно, сделаю вид, что не расслышал вопроса. Я плеснул в кружку заварки и подставил ее под кран самовара. Но не тут-то было.

— Ну так как насчет спирта, салаги? — повторил свой вопрос Волохов.

И вдруг Ваня Романов произнес:

— А мы уже в обед с Алексеем приняли по стаканчику, нормально!

Я даже онемел! Видимо, Ваня все еще никак не проснется, что такие вещи при Вите говорит! Но слово, как говорится, не воробей!

Волохов тут же принял охотничью стойку.

— По стакану, в обед? Ого, вот это я понимаю! — энергично потер он руки. — Ну что застыл, тащи спирт, салага, время идет!

* * *

Сколько будут стоять больницы, столько в больницах будут тырить спирт. Пока ему, конечно, не придумают замену. Но думаю, это произойдет еще не скоро.

А сколько персонал в больницах тырит спирт, столько с этим борется больничное руководство. Правда, без особого успеха. Может быть, потому что и начальство само любит спирт тырить. Все же люди.

В больницах спирт всегда был у старших сестер. У нас старшей была Надька. Надька должна была выдавать в день пол-литра. По двести на каждый блок и еще сотку на «шок». Но коварная Надька выдавала от силы граммов двести на все отделение. А то и того меньше. А расписываться всех заставляла за протокольные пол-литра. Когда я только начал здесь работать, то сдуру спросил:

— Почему это я расписался за пол-литра, а получил втрое меньше?

Тогда, помню, Надька с негодованием мне ответила:

— Алексей Маркович, что за допрос? Это Лидия Васильевна спирт сегодня попросила, хочет настойку себе сделать, вы что, против?

Потом я узнал, что в течение многих лет, кто бы ни интересовался у Надежды Сергеевны явным несоответствием между выдаваемым количеством и цифрами в журнале, она всегда возмущалась и говорила про Лидию Васильевну и настойку. И всегда добавляла:

— А вы что, против?

Никто, конечно, не возражал.

Бедная наша заведующая. Я тут недавно подсчитал, и у меня получилось, что за те годы, когда Надька выдавала спирт, наша практически непьющая Суходольская употребила не менее шестисот килограммов чистого этанола. А если пересчитать на настойку, так вообще получалось больше тонны.

Из того количества, что нам выдавалось, три четверти мы сливали, каждый в свою персональную банку.

Но видимо, Надькины аппетиты росли, и даже эту малую толику выдаваемого ректификата было ей очень жалко. Тогда прагматичная Надька покусилась на святое. Она решила лишить спирт его проверенной в веках репутации.