Над головой Ивана оглушительно рвануло. Вылетели стекла из окна, обрушились на пол, Круль заорал от боли — его, кажется, зацепило.

— Потом, — крикнул Круль, — взрывается распределительный щит, и свет в интернате гаснет…

Рвануло чуть глуше, чем первый раз. Но свет мигнул и погас.

— И телефон… — прокричал в темноте Круль.

Совсем негромкий взрыв, так, словно хлопушка по сравнению с первым и вторым.

— Нужно бежать! — кричал Круль. — Нужно торопиться, может, еще есть время, чтобы успеть остановить мальчишку… Не дать ему уничтожить матерей и деток, которых матери собираются убить.

Иван слышал, как патриарх вскочил с кресла, побежал к двери, как что-то щелкнуло, негромко, как выключатель. Раздался стон, и что-то тяжелое рухнуло рядом с Иваном, холодная рука ударила Ивана по лицу.

— Я быстро, — услышал Иван голос Круля. — Подожди секунду. Я быстро…

Иван услышал, как щелкнули наручники на Круле. Потом почувствовал, что Круль снимает наручники и с него.

— Встань и иди! — торжественно приказал Круль, Иван хотел послать предавшегося подальше, сказать, что не сможет не то что идти, даже стоять не сможет, но неожиданно для себя самого встал, легко вскочил па ноги.

Дверь в кабинет распахнулась, на пороге появился Крыс. Даже в темноте Иван рассмотрел его лицо, каждую черточку и морщину. В руке Крыс держал «вальтер», но был старик всего лишь человеком, не мог видеть в кромешной темноте, как Иван.

Круль поднял загипсованную руку, снова раздался щелчок, и на груди Крыса появилось пулевое отверстие. Иван бросился вперед и успел подхватить падающее тело. Осторожно положил его на пол. Обыскал карманы, вытащил свой «умиротворитель», передал через плечо «вальтер» Крулю.

В коридоре кричали, слышались детские крики и доносились отрывистые команды. Кто-то требовал выводить всех на улицу, кто-то орал, что клиника горит, что нужно бежать туда…

— Значит, так, Ваня, — сказал Круль. — Теперь твоя очередь. И твоего демона. Если через десять минут после первого взрыва ты за Всеславом не придешь, он подрывает основной заряд — он, женщины и дети. Мне плевать на женщин и их детей, мне нужен мой сын. Понял?

— Сын?

— Полагаешь, я мог доверять кому-нибудь чужому?

— Ты ведь меня подставил, Круль… — сказал Иван.

— Я знаю, — кивнул Круль.

— Ты мог все это предотвратить…

— Не мог, — ответил Круль. — Все шло так, как должно было идти. Мои ребята знали, что шансов выжить у них нет. Почти нет. А Всеслав был готов погибнуть, чтобы спасти тебя.

— Меня — ради чего? Я же только оболочка для демона…

— Ты должен был оказаться здесь.

— Кто так решил?

— Дьявол так решил. Дьявол! Понимаешь?

— Так это все — смерти, и смерти, и смерти только для того, чтобы не допустить обряда? Патриарх был прав, а мы сейчас помогли дьяволу уцелеть? — Иван сунул пистолет в карман, схватил Круля за горло, и демон даже не попытался ему помешать. Иван видел, как лицо Круля наливается кровью, чувствовал, как пальцы предавшегося беспомощно скользят по рукам Ивана и не могут их разжать.

Иван оттолкнул Круля.

Тот ударился спиной о стену, покачнулся, но удержался на ногах.

— Время, Иван! — хрипло сказал Круль. — Он может не дождаться.

— А я и не пойду! Не пойду! Пусть демон перехватывает управление и тащит мое тело за твоим сыном. Я не желаю, чтобы мной помыкали… Чтобы меня использовали вслепую, чтобы… мной командовал дьявол…

— Я тебя прошу, — сказал Круль так тихо, что только с помощью демона Иван разобрал слова. — Мой дед… Ты же его знаешь… И отец Серафим… Они знали о том, что здесь может произойти. И они пошли на сделку с дьяволом, они считают, что так нужно… Понимаешь? Так нужно…

Ивану могли соврать. Могли заставить действовать вслепую. Но его просили. И демон не вмешивался в их разговор с Крулем.

— Зачем я шел сюда? — спросил Иван. — Зачем меня вели? Только для того, чтобы вытащить Всеслава?

— Нет. Не только для этого. Вернее, мой дед и в Инквизиции, и в Ордене — все были уверены, что ради этого. Но я… я думаю, что ради чего-то еще… И я прошу тебя… Прошу…

Иван шагнул из кабинета.

Первый шаг был самым тяжелым. В груди клокотало, Ивана била злость и ненависть. К себе, к дьяволу, к Крулю, ко всему этому миру.

В коридоре метались люди. Для них в помещении царила кромешная темнота. Иван видел все ясно, словно днем. Он легко уклонялся от бегущих вслепую детей и взрослых, поднял и поставил мальчишку, который упал под ноги толпе.

Иван спохватился, что не знает, где именно клиника.

«Второй этаж, по коридору до перехода», — прозвучало в мозгу. Иван побежал.

На втором этаже все было затянуто дымом. Переход был обвален, бетонные плиты висели на арматуре, Иван прыгнул, получилось легко, даже с запасом.

«Направо», — Иван повернул.

Коридор горел, что-то горючее, видимо, разлилось по полу, голубоватые языки пламени танцевали на полу, огонь стекал по стене, летели искры. Дальше огонь стоял стеной.

«Там, в глубине». Иван замер.

Жар бил в лицо.

«Мы сможем».

Иван оглянулся — черный дым стелился по коридору.

«Осталось две минуты».

Иван шагнул вперед, закрывая лицо руками. Огонь лизнул кожу, стало очень больно. Так больно, что Иван закричал. Он шел сквозь огонь и кричал. Кожа на руках и лице пузырилась, сползала клочьями, заживала, и все повторялось снова.

Он не помнил, как вытащил Всеслава. Не помнил, как дважды возвращался в операционную за детьми. Не помнил, как не смог вернуться за женщинами. Или они отказались выходить. Или они не отдавали ему детей, и он убил женщин.

Иван не помнил.

Он пришел в себя на вершине небольшого холма. Солнце уже почти поднялось из-за горизонта.

Иван сел, огляделся. Вдалеке виднелись строения интерната. Над ними вился дым, но уже белесый, несерьезный.

На дороге, возле холма, стоял автобус.

Открылась дверь, и из автобуса выбрался Тепа. Помахал рукой, подзывая. Иван посмотрел на свои руки — чистые, словно и не горели они недавно. С одеждой было хуже. Иван был совершенно голым, у ног лежал замызганный комбинезон.

Тело слушалось, хотя каждое движение отдавалось болью.

Одевшись, Иван медленно спустился с холма.

— Привет, — сказал Тепа. — А я не поверил этому Администратору… Думал, ты помрешь там. У тебя ведь все лицо сгорело, кость была обугленная. А сейчас — нормально…

Иван ощупал свое лицо. Действительно — нормально.