– Вы не знаете, кто я! – проорал им Мейсон, а потом присел – и каким-то образом снова выпрямился уже с обломанной крышкой стазис-камеры. Ее несбалансированный вес стал для него странным уверением в том, что в этом мире есть нечто надежное, что он может контролировать.

Он ее бросил. Позднее он вспоминал это с изумлением, наблюдал за тем ярящимся незнакомцем, в которого вдруг превратился, швыряющим неуклюжий снаряд через открытый гроб прямо в них. И он попал точно в цель, ударив по их поднятым рукам, отбросив в сторону, – а потом промчался мимо них в расстегнутом на спине корабельном костюме и выскочил из стазис-спальни.

Он совершенно не представлял себе, куда можно направиться, и потому просто бежал вперед, спотыкаясь и шатаясь, проносясь по коридорам, которые он помнил – но которые в его отсутствие превратились в нечто странное и поломанное. Повсюду видны были снятые панели, открытая проводка – частью даже вырванная или перерезанная. Кто-то вспарывал «Гильгамеш» изнутри, обнажая его органы и внутреннее устройство в бесчисленных узловых точках. Холстен невольно представлял себе организм, распадающийся на последней острой стадии какого-то заболевания.

Впереди показались еще два человека – опять прилизанные незнакомцы в оранжевых корабельных костюмах. Они возились в путанице проводов, но резко выпрямились на крики, долетавшие из-за спины Холстена.

Он понял, что ему придется прорываться через них. На этом этапе его единственной надеждой было продолжение бега, потому что так он хотя бы сможет оказаться где-нибудь еще. Здесь он оставаться не мог. «Здесь» было явно громадным и тонко устроенным космическим кораблем, который разрывали изнутри… и как после этого кто-то из них сможет выжить?

«Что случилось? – отчаянно спрашивал он себя. – Лейн пыталась прекратить инфицирование Гюином. Я ничем помочь не мог. В результате мне пришлось снова заснуть. Так как все дошло до подобного?»

У него было такое ощущение, будто им овладевает какой-то дотоле неизвестный недуг – некий эквивалент укачивания, вызванный слишком большим количеством не связанных между собой эпизодов истории, запихнутых в его тесное личное время.

«Значит, это конец? Неужели это конец всему человечеству?»

Он уже приготовился к тому, чтобы отпихнуть плечом оказавшихся у него на пути дикарей, но они не стали преграждать ему дорогу, так что он проковылял мимо, поймав их недоумевающие взгляды. На секунду он увидел себя их глазами: выпучивший глаза старик, натыкающийся на стены, сверкающий голым задом.

– Доктор Мейсон, подожди! – кричали ему вслед, но ему нельзя было ждать.

Он бежал и бежал, пока они наконец не прижали его к стене в обсерватории, где звезды плыли у него за спиной, словно он собирался угрожать им, что выпрыгнет наружу.

К этому моменту их было больше трех: на суматоху собралось уже не меньше дюжины, новые мужчины и женщины – и все незнакомые, в старых корабельных костюмах с мертвыми именами на них. Они настороженно наблюдали за ним, хотя деваться ему было уже некуда. Те трое, что его разбудили, были заметно опрятнее остальных, чьи костюмы и лица выглядели более обжитыми. «Комитет по встрече, – сухо подумал он. – Из награжденных за лучший наряд дикарей за кто его знает какой сейчас год».

– Что вам надо? – спросил он, задыхаясь – с таким чувством, словно он один противостоит всей вселенной.

– Нам нужно перевести тебя в камеру… – начал было мужчина из комитета по встрече тем же жизнерадостным, спокойным и неестественным тоном.

– Нет, – возразил кто-то. – Я же говорил тебе: не этого. Насчет этого есть специальные указания.

«Ну да, конечно».

– Ну, так скажите, – обратился к ним Холстен, – скажите, кто вы на самом деле. Вот ты! – Он ткнул пальцем в не-Эйлен. – Кто ты такая? Что стало с настоящей Эйлен, если ты оказалась в ее шкуре… одежде, ее одежде? – Он чувствовал, как в нем пытается вырваться на свободу глубоко загнанное безумие. Эта толпа из серьезных вежливых людей в краденых корабельных костюмах уже пугала его сильнее, чем мятежники, сильнее, чем оборванные культисты. И почему все всегда вот так? – Что с нами не так? – Только по их лицам он понял, что произнес это вслух, но остановить поток слов уже не мог. – Что с нами такое, что мы не можем жить в этой гребаной яичной скорлупе корабля, не набрасываясь друг на друга? Почему нам надо обязательно кем-то командовать, кому-то лгать, кому-то вредить? Кто вы такие, чтобы говорить мне, где мне быть и что делать? Что вы творите с бедным «Гильгамешем»? Откуда вы все, уроды, взялись?

Эти последние слова вырвались у Холстена пронзительным воплем, которому он сам ужаснулся: что-то в нем сломалось и больше не поддавалось контролю или ремонту. Секунду он с открытым ртом смотрел на свою аудиторию из молодых и чужих людей, и все – в том числе и он сам – ждали, скажет ли он еще что-то. Вместо этого он почувствовал, как его губы кривятся и дергаются – и из его груди начали рваться болезненные рыдания. Это было слишком. Слишком. Ему пришлось переводить безумные речи многотысячелетнего ангела-хранителя. Его похищали. Он видел чужой мир, полный земных кошмаров. Он боялся. Он любил. Он был знаком с человеком, который хотел стать Богом. Он видел смерть.

Последние недели выдались тяжелыми. У вселенной были целые столетия, чтобы поглотить потрясения, а у него – нет. Его будили и брали в плен, будили и брали в плен – а жесткий стазис не давал возможности восстановить равновесие.

– Доктор Мейсон, – проговорил один из них с неумолимой, жестокой вежливостью. – Мы – техподдержка. Мы – команда.

А та женщина, которую он выделил, добавила:

– Эйлен была моей бабушкой.

– Техподдержка? – выдавил Холстен.

– Мы ремонтируем корабль, – пояснил другой юноша, невероятно серьезно.

Новая информация кружилась у Холстена в голове, словно стая летучих мышей, пытающихся выбраться наружу. «Техподдержка. Бабушка. Ремонт».

– И сколько времени, – спросил он дрожащим голосом, – уйдет на ремонт корабля?

– Столько, сколько нужно, – ответила внучка Эйлен.

Холстен сел на пол. Вся сила, ярость, уверенность и страх – все утекало из него настолько ощутимо, что ему казалось, что вокруг него должна собраться видимая лужа растраченных эмоций.

– Почему я? – прошептал он.

– Твоя стазис-камера требовала немедленного внимания. Тебя пришлось будить, – сказал мужчина из комитета по встрече. – Мы собирались найти тебе место для ожидания, пока приготовят новую камеру, но теперь…

Он посмотрел на одного из своих товарищей.

– Особые распоряжения, – подтвердил один из недавно появившихся.

– Попробую угадать, – вмешался Холстен. – Ваше начальство хочет меня видеть.

Он понял, что угадал, хотя они воззрились на него чуть ли не благоговейно.

– Это Лейн, да? – проговорил он уверенно, но слова внезапно разбудили острые сомнения. «Моя бабушка», – сказала не-Эйлен. И где сейчас Эйлен? – Иза Лейн? – добавил он и услышал, что голос у него снова дрожит. – Говорите!