Эти события – яркое свидетельство политической жизни римской автократии почти 30 лет после смерти Августа. Бездействие сената в деле восстановления Республики только доказывает, что старая система управления канула в Лету навсегда, оставив от себя не более чем ностальгическую фантазию у тех, кто не познал ее на личном опыте. Как намекает Иосиф Флавий, любой, кто мог громко призывать к республиканской форме правления, не сняв с пальца кольцо с портретом императора, не понимал, что эта форма означает. Смятение и насилие, последовавшие за убийством, не только показывают, как легко мирное утреннее представление в театре может превратиться в кровавую бойню, но также являют нам различие политических взглядов сенаторов, солдат и обычных людей. Среди богатых и привилегированных большинство праздновали смерть тирана, бедные же оплакивали своего героя. Иосиф Флавий особенно был разгневан глупостью женщин, детей и рабов, которые «никак не хотели свыкнуться с фактом» и с радостью верили ложным слухам, что Гая «залатали» и он гуляет вокруг Форума. Было совершенно ясно, что даже те, кто был рад его уходу, не могли определиться, что делать дальше, а многие и вовсе не желали, чтобы их император был убит.

69. Несколько странный вид этого бюста Клавдия, особенно прически, обусловлен тем, что первоначально это был бюст вовсе не Клавдия: голова Гая была переделана в голову его преемника. Это прекрасный символ исчезновения прежнего режима, одновременно намекающий на то, что разница между персоналиями не так существенна, как нам хочется думать

Эти расхождения во мнениях заставляют усомниться в некоторых привычных клише и задаться вопросами о науке истории в более широком контексте. Был ли Гай таким чудовищем, каким его постоянно изображают? Действительно ли простые люди, как предполагает Иосиф Флавий, купились на сумасбродные щедрые жесты императора, о котором рассказывается, что однажды он стоял на крыше одного из зданий Форума и в буквальном смысле кидался деньгами в прохожих? Может и так. Но есть несколько серьезных причин, чтобы усомниться в стандартных историях о злых выходках Гая, которые достались нам по наследству.

В некоторые из этих повествований просто невозможно поверить. Оставив в стороне перформанс в Неаполитанском заливе, спросим себя: действительно ли Калигула построил мост, соединяющий Палатинский и Капитолийский холмы, от которого до нас не дошло ни следа? Почти все наши источники написаны много лет спустя после смерти императора, и самые умопомрачительные из них выглядят наименее реалистично, если приглядеться к ним внимательнее. История с ракушками, вполне возможно, объясняется путаницей из-за двух значений латинского слова musculi, которое может означать как «ракушки», так и «военные палатки». Может быть, им было велено разбить временный лагерь, а не отправляться на поиски даров моря? Первое дошедшее до нас упоминание об инцесте относится лишь к концу I в., а самым ярким аргументом оказывается глубокое горе Гая из-за смерти сестры Друзиллы, что вряд ли можно назвать неоспоримым доказательством половой связи. Идея некоторых современных писателей, что его ужины были похожи на оргии, в которых сестры были «под» ним, а жена «сверху», основана исключительно на неправильном переводе слов Светония, который описывает обычную организацию мест за римским обеденным столом – «выше» и «ниже».

Было бы наивным воображать, будто Гай был невинным и добрым правителем, встретившимся с чудовищным непониманием или постоянным искажением своего образа. Но трудно не прийти к выводу, что, сколько бы зерен истины ни было в рассказываемых о нем историях, сами истории представляют собой безнадежное переплетение фактов, преувеличений, намеренных искажений и совершенных выдумок, созданных после его смерти и в основном на благо нового императора Клавдия, чья легитимность на троне частично зависела от идеи, что его предшественник был уничтожен поделом. Как прежде Августу было выгодно очернять Антония, так и режим Клавдия и те подданные нового императора, которые хотели дистанцироваться от старого, были заинтересованы в том, чтобы возводить напраслину на Гая, не считаясь с истиной. Другими словами, возможно, Гай был убит, поскольку был чудовищем, но не менее возможно и то, что его сделали чудовищем, потому что убили.

Но предположим, не считаясь со всеми подозрениями, что эти рассказы полностью правдивы, что обычные люди слишком доверяют тиранам и что Рим был под властью безумного садиста – помеси клинического психопата и Сталина. Все равно убийство Гая ничего не изменило в самом строе: пришлось окончательного уяснить, что императоры закрепились навсегда, и в долгосрочной перспективе этот акт не имел большого влияния на историю императорского Рима. Это (и только это) объединяет убийц 41 г. н. э. с убийцами 44 г. до н. э., которые избавились от одного автократа (Цезаря) и в конце концов оказались под другим (Августом). Несмотря на возбуждение, вызванное убийством Гая, на тревожное ожидание, неопределенность и заигрывание с республиканскими идеями, столь же короткое, сколь и нереалистичное, конечным результатом стал еще один император на троне, и он не настолько отличался на того, чье место он занял. Безусловно, посмертная репутация у Клавдия лучше, чем у Гая, особенно по части учености, но дело в том, что марать память предшественника, очевидно, не отвечало интересам его приемного сына Нерона. Но если копнуть немного глубже, на совести Клавдия тоже немало зловещих жестокостей и преступлений (согласно подсчету одного античного автора, за время его правления лишились жизни 35 из 600 сенаторов и 300 всадников), и в иерархии римской власти он занимал ровно то же самое место.

И это как раз иллюстрируется обычаем переделывать изображения старого императора на лик нового. Ваятелями, конечно же, частично двигали экономические соображения. Любой скульптор, который к январю 41 г. почти закончил голову Гая, не хотел бы, чтобы его время и деньги были потрачены на бесполезный портрет низложенного правителя; гораздо лучше превратить его в изображение нового человека на троне. Некоторые изменения, возможно, носили характер демонстративного уничтожения: римляне часто пытались вычеркнуть впавших в немилость из памяти, разрушая их дома, снося их статуи и стирая их имена с надписей в общественных местах (часто грубыми отметинами резца, служащими главным образом для привлечения внимания к именам, которые они хотели забыть). Но проступает еще одна мысль, похожая на мораль анекдота об Августе и воронах: у императоров было больше схожих черт, чем различий, и для превращения одного в другого достаточно самых поверхностных изменений. Убийства были лишь мелкими сбоями в грандиозной истории имперского правления.

Типичное изложение истории почти двух веков автократии от Тиберия до Коммода – 14 императоров из трех династий – сосредоточено вокруг добродетелей и пороков людей на троне, а также использования единоличной власти во зло или во благо. Нам трудно представить историю Рима без Нерона, играющего на лире, пока горит Рим, планирующего убийство своей матери, подстраивая для этого кораблекрушение (своеобразное сочетание изобретательности, жестокости и абсурда), или пытающего, в рамках первой из неистовых римских кампаний против новой религии, христиан, которые якобы виноваты в большом пожаре. Но Нерон – лишь один из широкого репертуара разных вариантов императорского садизма.