Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Смотрю на маленькое существо [Сережу], в котором медленно развивается сознание. Прожив почти 60 лет, знаю, что получится. ‹…› Замучен и затаскан, никакого «я» не осталось.
Превращение в машину идет гигантскими шагами.
В окно холодная синева белой ночи. Проехал по Васильевскому, по Дворцовому мосту. Мертвенно-задумчивое волшебство.
Здесь весеннее, красивое, хорошее. Зелень, сирень, река, птицы, комнаты с гравюрами и картинами на стенах, внук Сережа, начинающий ходить и разговаривать. ‹…› В глазах – колонны Александровского дворца и голубые куртины из незабудок на могилах перед дворцом.
Кажется, кончится тем, что я либо свалюсь, как ломовая затасканная лошадь, либо сойду с ума.
Святогорье. Могила [Пушкина]. Восстановленный монастырь, такой серьезный и старый. Разросшееся зеленое Михайловское с восстановленным домом. Сотня тысяч съехавшихся крестьян на машинах, на лошадях, пешком (Троицын день). Гроза во время митинга. Убитая молнией женщина. Речи, выступления. Болезнь, усталость. А надо всем волшебство пушкинской души. Вероятно, это был хороший, умный и тонкий человек. Сейчас из него делают бога-истукана, на него это не похоже. Человек всегда останется человеком, в этом и сила его и слабость.
Попросил приема у И. В. Сталина. Поскребышев известил, что в ближайшие дни Сталин примет.
‹…› Хочется остановиться, отдохнуть, сосредоточиться. И эта угнетающая философия, когда все обратилось в облака, собирающиеся и разлетающиеся. А солнце греет так хорошо, зелень орешника такая добрая и спокойная, голубые цветы цикория, заросли цикория, даль к реке, за рекой, маленький Сережа. Как же сделать так, чтобы жить, радоваться и творить нужное людям без этого постоянного ада склок, интриг, доносов, невежества?
7-го вечером звонил И. В. Сталин. Сказал, что надо встретиться, спрашивал, когда ухожу в отпуск, насчет дачи.
13-го в 10 ч. вечера принимал меня И. В. Сталин в присутствии Г. М. Маленкова. Разговор длился около 1 ½ часа, об Академии и Энциклопедии. Встретил довольно строго, без улыбки, провожал с улыбкой.
‹…›
4) Докладываю последний предсмертный Щусевский проект Главного здания Академии в 25 этажей. Проект т. С. не нравится. Не одобряется книгохранилище в башне, нужно в первый этаж или в подвале. Проект «похож на церков», указывается, что место для постройки можно подыскать другое, если надо. Я говорю о том, что хорошо бы передать в будущем Парк Культуры под Парк истории техники. «А где же будут отдыхать студенты, если рядом будет Университет?» Говорю, что лучше устроит за Калужской заставой. Аудитория на 2200 чел. в проекте мала, нужна аудитория на 4–5 тысяч. Строить надо, поможем.
‹…›
11) Перехожу к делам Большой советской энциклопедии. Прошу разрешения перепечатать на слово В. К. П.[386] книгу т. Сталина: «Краткий курс». Т. Сталин смеется, не согласен, говорит, что было бы достаточно перепечатать 1/20 книги, да и вообще не стоит, тем более что есть время. Я внесу на съезде партии предложение переименовать партию в Коммунистическую Советскую Партию, будет не на букву «В», а на букву «К». Хохочет.
…опять водоворот с исчезающим «я». Отдыхать не могу. Могу только работать. Скверно сплю. Опять холодная серая погода с дождем. Стало снова неуютно и тревожно. Смотрю на маленького Сережу, и почему-то его наперед жалко.
Необычайно трудно представить себе полное прекращение собственного сознания, конец своего «я». ‹…› Каждый день засыпаю и просыпаюсь, казалось бы, пора научиться. И вот все сильнее чувство «обмана», декорации, невсамделишнего ото всей жизни.
Через дверь на балконе тихая природа без людей, и так хочется незаметно слиться с нею и перестать быть.
Ночью полнолуние, как хорошо бы незаметно расплыться и исчезнуть в этих небесных далях.
Опять солнечный сияющий день. Больше 4 часов ходили по лесу. Грибы, целая друза из пяти белых. Лесная тишь и чувство «дома». Свое, родное. Такой теплый грибной лес самое близкое, как старое кладбище.
‹…› Взглянул на себя в зеркало ‹…› Чесучовый просторный пиджак и явный старик. Это очень хорошо. Близко к концу, повторять не хочется.
Опять жаркий день. После обеда скрываюсь в тени орешников и елей. Заснул, разбудил дятел своим стуком.
…день опять прекрасный, и через ели проглядывают звезды. Можно бы вообще покойно и философски жить на свете. Даже здесь кругом столько интересных книг. Лаборатория. Мысли. И, оставивши хороший след на земле, спокойно исчезнуть. Вместо этого.
…таково уже надувательство природы с «я», что кажется, что можно заглянуть в самые ее недра. На самом деле – странная машина, которая должна сделать свое дело и замениться другой.
Жизнь «просто» давно перестала быть интересной. Наука, искусство, «высоты» – но и это все мираж.
В радио dance macabre Сен Санса. Подходящая музыка.
Хочется, чтобы каждый день был «камнем» строящегося здания, и каждый день ложусь спать грустный: не вышло.
Сегодня кончается отпуск. Прелестный день. Ходили с Олюшкой часа три вдоль реки, по лесу – последние белые грибы. Сейчас за рекой оранжевая луна. Пишу на верхнем балконе.
Грустно. Какой-то на редкость элегический минор, словно опять что-то родное, близкое отрывается. Пытаюсь писать воспоминания. Ушли люди, ничего не осталось, и хочется сохранить, вернее, продлить хоть некоторые крохи уходящей жизни.
Теплый день с туманом и солнцем, запах картофельного поля, желтые листья. Обычная осенняя кладбищенская меланхолия. По саду ходят 85-летняя Вера Павловна, Олюшка и Сережа 1 ½ лет, прабабушка, бабушка и внук. Гуляли с Олюшкой по мозжинским рощам, остатки старых разоренных финских могил, им, наверное, не меньше тысячи лет.
Основное: ясное чувство собственной машинальности, сознание только «сторонний наблюдатель».
‹…›
Удивительное сопоставление: Веру Павловну явно покидает сознание, потеря памяти, странные, почти «сонные» сочетания слов, понятий и фактов. Это при полном здоровье и спокойствии. А рядом 1 ½-годовалый Сережа, в котором сознание просыпается, запоминаются слова, появляется логика, возникает сознание. Это совсем не похоже на уходящую и входящую душу.