Ивонна удивленно посмотрела на Аннику, потом потупилась и кивнула:

— Да, иногда. — Она подняла голову и грустно улыбнулась Аннике. — Мой муж умер в прошлом году, в канун Рождества. Я еще не пришла в себя. Лес меня утешает. Думаю, что я бы с большим трудом пережила его смерть, если бы не этот лес.

Аннике стало нестерпимо стыдно. Она молчала, не зная, что говорить.

— Я бы с удовольствием пригласила тебя выпить кофе, — сказала Ивонна, — но мне пора уезжать.

— Труба зовет? — выдавила из себя Анника, глядя на чемоданы.

Женщина рассмеялась:

— Разве это не глупость — брать с собой так много вещей? Все, что мне на самом деле нужно, — это паспорта и билеты.

Анника вскинула сумку на плечо, с трудом справляясь с нарастающим чувством вины.

— Приятного путешествия, — сказала она, — и спасибо за помощь.

— Не стоит благодарности. Заглядывай. Если еще будешь в этих местах…

Анника пошла назад по гравийной дорожке, мимо того места, где свернула в лес, потом нырнула под ограждение и подошла к машине.

Сильно похолодало, снова пошел снег. Анника села в автомобиль, включила двигатель и печку на полную мощность. Потом с силой зажмурила глаза и положила руки на руль.

«Господи, какой стыд, но как же мне повезло».

Она еще сильнее зажмурила глаза и ощутила, как душит ее чувство вины. Ей было невыразимо, почти физически тошно.

«Хорошо еще, что я не выставила себя полной дурой и никому ничего не сказала…»

Она вспомнила слова Андерса Шюмана:

«Не смущай невинных людей, Анника. Прежде чем что-то сделать, подумай».

Она с трудом сглотнула, стараясь стряхнуть с себя пульсирующее чувство стыда.

«Простите меня за то, что я такая наивная дура. Простите за то, что я ворую, порчу и уродую вещи».

Она вдруг горько расплакалась. Жгучие слезы струями потекли по щекам.

«Оставь эту патетику. У тебя нет никаких причин себя жалеть».

Она встряхнулась, вытерла рукавом слезы и включила первую передачу. Проехала по извилистой тропинке и через несколько сот метров миновала красный столбик, о котором говорила Ивонна Нордин.

«Мне надо собраться и взять себя в руки. Я не могу дальше так жить».

Она поехала мимо сельского пейзажа. В воздухе неподвижно застыл снег. В животе отчаянно урчало, и Анника вспомнила, что сегодня ничего не ела, за исключением пары кусков колбасы в четверть седьмого утра.

Она нашла пиццерию в Гарпхюттане и заказала обед. Оказалось, что на обед здесь подают пиццу и газированную воду.

Анника взяла еще банку минеральной воды и уселась за свободный стол у окна.

Напротив располагалась большая фабрика, «Гальдекс Гарпхюттан АО». Анника стала смотреть на фабричную автостоянку.

«Как много здесь машин. Как много людей, которые купили эти машины, моют их, ухаживают за ними, ремонтируют, живут своей жизнью в Гарпхюттане, а я не имею о них ни малейшего представления…»

Она снова едва не расплакалась, но сумела взять себя в руки.

«Мне надо последовать примеру Анны и попросить прощения».

Не раздумывая, она достала из сумки телефон и увидела на дисплее один пропущенный звонок. Номер был скрыт. Наверное, звонили из газеты.

Она собралась с мыслями, потом набрала номер, о котором не думала полгода, номер, который до этого она набирала по два раза в день и после этого попыталась стереть его из памяти.

— Алло, это Анна Снапхане.

— Привет, это Анника.

Короткое молчание.

— Привет, Анника. Рада тебя слышать. Я правда очень рада.

— Прости, — сказала Анника. — Я тоже вела себя как последняя идиотка.

Анна отложила трубку, сказав по другому телефону: «Я тебе перезвоню», и снова взяла трубку.

— Тебе не в чем передо мной извиняться, — сказала она.

— Мне надо извиниться перед многими людьми, — сказала Анника. — Я проезжаю по жизни, как паровой каток, не думая ни о ком, кроме себя. Томас прав. Я создаю себе свою картину мира, чтобы он соответствовал только моим критериям. Все остальное для меня просто не существует.

— Да, это есть, — согласилась Анна, — иногда ты заходишь слишком далеко.

Анника безрадостно рассмеялась:

— Это очень тактично сказано. Я пользуюсь людьми, я краду, я лгу. Я отказываюсь признаваться в своих ошибках.

— Все в жизни грешат, — сказала Анна. — Все совершают ошибки. Ты не единственный человек на планете, кто это делает. Иногда просто надо вспоминать об этом.

— Я знаю, — прошептала Анника, глядя на печь, в которой пекли пиццу. Обсыпанный мукой повар с большим пивным животом и ярко-рыжими волосами заправлял майораном ее «Каприччиозу».

— Где ты?

Анника снова рассмеялась:

— В пиццерии, в Гарпхюттане. Сейчас мне подадут обед.

— Что это еще за дыра?

— Тебе совершенно незачем знать, как она выглядит.

— Можешь не рассказывать. Рельефные обои, цветастые занавески с оборками, которые почему-то всегда лоснятся с одной стороны.

Анника от души рассмеялась:

— Именно так.

— И что ты там делаешь?

— Как всегда, валяю дурака. У тебя хватит терпения меня послушать?

— Конечно.

Принесли пиццу, и Анника кивком поблагодарила рыжего повара, который, видимо, по совместительству был еще и официантом.

— Я повела себя с Томасом как глупая корова. Я навредила его работе, я обыскала бельевой шкаф в его новом доме, это так противно.

— Действительно, противно, — согласилась Анна, — и очень мерзко.

— Я сунула нос в обстоятельства убийства офицера полиции, будучи абсолютно убежденной, что вижу то, чего не заметили другие. Я вообразила, что умнее всех на свете.

— Да, у тебя есть склонность считать, что весь мир состоит из одних идиотов, — сказала Анна. — Это просто черта твоего характера.

Анника скрутила пиццу в колбаску, взяла ее за конец и откусила кусок. С другого конца на скатерть, оставляя растекающееся пятно, полился жир.

— Я знаю, — сказала Анника ртом, набитым сыром и тестом. — Я наделала так много глупостей, я выставила себя полной дурой перед шефом, перед инспектором полиции по имени Нина, но теперь мне придется со всем этим жить.

«Не говоря уже о том, что я сделала Томасу».

— Шюман уже давно знает все твои дурные стороны, — сказала Анна.

Анника вздохнула:

— Теперь он думает, что я вообще сошла с ума, но это не так. Просто я мрачная и упертая личность, я всегда хочу оказаться правой.