– Послушайте, Ландон, охранник сказал что-то про “ауди”. Они якобы уже позаботились, как он выразился, о хозяине. Забыл сразу сказать.

Ландон чуть его не ударил. Забыл…

– Fuck you!!! – проревел он и выскочил из номера отеля в Арланде. Захлопнул дверь так, что мигнули лампочки в коридоре.

Всю дорогу до Йиму он не отпускал педаль акселератора. Сто тридцать, сто сорок. Затормозил один раз, резко и посреди полосы – чуть не проскочил заправку. Спасибо реакции дальнобойщика – шедшая за ним фура чуть не превратила “ауди” в лепешку.

Позаботились, сказал Стальберг.

Ландон стоял в оцепенении и смотрел на зеленое кожаное кресло в кабинете Бремминга. На столе ничего нет, кроме…

Журналы. Яркие журнальчики “Калле Анка”. Он поднял голову, поискал глазами: где-то должен быть люк на чердак. Не сразу вспомнил: кабинет, где он находится, – и есть чердак. Когда-то здесь была спальня, рассказал Клас. Жена называла ее “покои дворецкого”. После ее смерти Бремминг оборудовал тут кабинет, а спальню перенес вниз.

Чем ближе к земле, тем я лучше сплю.

Последний раз, когда он ее видел, Хелена сидела за кухонным столом. Заплетенные в толстую косу волосы, пластырь на голове.

Сбежал по лестнице. Может, они прячутся в подвале?

Но он уже там был. Он был везде. Осмотрел весь дом.

Еще раз.

Кухня.

Ландон замер. Не мог заставить себя пошевелиться, даже забыл дышать.

На столе лежит рисунок.

Придя в себя, осторожно поднял лист плотной рисовальной бумаги.

Выкрашенный красной фалунской краской дом с квадратными окнами. В одном сидит огромный кот с длиннющими усами, а в другом… а в другом две головы, обе намного меньше кошачьей.

И внизу неуклюжая надпись ярко-розовым фломастером.

ДОМА.

Через полчаса он уже был на Каварё. На въезде в дом его приемного отца стояла чья-то черная “мазда”, но Ландон даже не остановился.

Невольно задерживал дыхание, и время от времени приходилось делать судорожный, со всхлипом, вдох.

На скорости влетел во двор, резко затормозил, выскочил из машины, кинулся было к дому, но остановился как вкопанный. Гардины задернуты, брусчатка перед крыльцом заросла травой так, что ее почти не видно. Газон не подстрижен.

Неужели… И Хелена, и Молли были в доме Бремминга, Хелена еще не оправилась, и если они позаботились о Класе…

Он медленно двинулся к входной двери. Почти без всякой надежды взялся за дверную ручку – и услышал странный шорох. Из-под крыльца вылез толстенный кот и уставился на него зелеными немигающими глазами.

И в ту же секунду дверь с грохотом распахнулась.

– Бананчик! – Молли летела ему навстречу, он еле успел ее подхватить. – Мама, Бананчик пришел!

Ландон всхлипнул и заплакал.

– Ты что? – испугалась Молли. – Мама, мам, иди скорей!

Все та же белая мужская рубашка. Из-за слез он почти не различал ее лица.

Хелена улыбнулась:

– Долго же ты собирался…

Молли уселась на ковер, скрестив ноги и обнимая все того же плюшевого кенгуру.

– А мы тебя видели по ТВ.

– Меня? Не может быть.

– Не видели, а слышали, – поправила Хелена. – Этот американский журналист… он только о тебе и говорил. Ландон Томсон-Егер, произнесла она значительно, с карикатурным американским акцентом. – He is a real hero.

– Надо позвонить ему и извиниться.

– За что?

– Так… послал его подальше. – Ландон вспомнил брошенное на прощанье ругательство и улыбнулся. – Ладно… забудем. Думаю, не обиделся.

Хелена смотрела на него непонимающе. Молли покрутила пальцем у виска.

– Вы оба ку-ку, – заключила она. – Пойду погуляю с Мастером.

Молли исчезла. Ландон взглянул на Хелену.

– До меня все еще не дошло. Вы здесь… Не понимаю. А Клас?

Она опустила глаза.

– За ним пришли. Клас услышал, как ревет скотовоз, и бросился из дома, дверь успел запереть. Старался увести их подальше… не знаю. Наверняка его схватили на дороге. Но в дом каратели не вошли. Клас рассчитал правильно: они отвлеклись на погоню. А потом… у них списки. Никто же не знал, что мы… что он не один в доме.

На глазах Хелены выступили слезы. Ландон сжал ее руку. Его по-прежнему мучило чувство вины.

– Представляю, как вам было страшно.

– Я даже не успела ничего понять. Мы с Молли на всякий случай спрятались в гардеробе… как дети. Я в те минуты была ничуть не умнее восьмилетки.

– Мне надо было быть рядом, – сказал он виновато.

– Ты был там, где должен был быть. Где должен, а не где надо… И ты все это видел? Опять?

Он молча кивнул.

Наступило молчание. Ландон обвел глазами гостиную. Четыре лоскутных коврика прикрывают потертый дощатый пол. Все так же, как было, – и все по-другому.

– Его взяли… Сверда.

– Я слышал.

– И что с ним будут делать?

– Отвезут в Гаагу. Пусть там допытываются, что он творил и почему.

– А остальные?

– Не знаю… Вроде бы все, кто работал с этими… лагерями, предстанут перед судом. Но ведь не только они… все правительство соглашалось.

– И народ…

Повинуясь внезапному импульсу, он поцеловал ей руку. А может, это был и не импульс. Ему очень не хотелось продолжать этот разговор. Погладил по голове:

– Вот видишь – и повязка уже не нужна.

– Ты сбрил бороду.

– А как рука?

– По-разному. Но ничего, заживает. Хотя… машину вести было трудновато. Кстати, она стоит у тебя во дворе. Не хотела привлекать внимание. Не хотела, чтобы кто-то знал, что мы вернулись.

– А-а… Эта черная “мазда”…

– Пусть пока постоит.

– А чья это машина? Кто тебе ее дал?

– Улица дала.

– Ты хочешь сказать… ты ее угнала?!

Ответа на этот вопрос-обвинение не последовало, если не считать кривоватой улыбки.

Ландон покачал головой – ну и ну…

– Перестань… я же ее верну.

– Само собой, само собой… А можешь и не возвращать.

– Все равно нам скоро уезжать.

Он вздрогнул.

– Куда это вы собрались?

– К Мирье. Папина сестра, она живет на Аланде[56]. Я смотрела все по ТВ и решила, что мне будет спокойнее на настоящем острове.