Старик крякнул и перекрестился.

— Что это? — успел спросить он, прежде чем его удивленные светлые глаза замерли, брызнула кровь.

Охотник возник за спиной лесника как призрак, и тот успел охнуть, когда кончик острого ножа на сантиметр вышел из груди старика.

— Тём, нет! — закричала я, но было поздно.

Как сказала Пашка, я медлительный и неловкий человек, мне никогда не опередить нечисть. Я еще кричала, а Вощажников был уже мертв. Он повалился лицом на мокрую землю, бесполезное ружье съехало с плеча и ткнулось в осыпавшуюся хвою.

— Зачем? — хрипло спросила я.

Вместо ответа ветер толкнул ногой тело, и старик скатился в овраг к моим ногам, металлическое дуло громко звякнуло о камни. Спустя полвека Олег Вощажников, дразнивший и съевший как-то чужой пряник, умер там же, где Матвей Гранин.

Охотник посмотрел на крест, все еще зажатый в моей руке, и сказал:

— Я не вампир из фильма.

Только тут я заметила, что выставила крест вперед, защищаясь, прячась за церковный символ.

Еще одно заблуждение было развеяно на первом году моей жизни в Юково. Нечисть не боится распятий, не любит, конечно, но и не убегает в ужасе. Будь это иначе, наши бы и носа в город не совали, в историческом центре Ярославля чуть ли не каждая улица заканчивается церковью с куполами, которые, как известно, венчаются крестами. Это знание стоило мне клока волос, маленького медного распятия и недели заикания. Иконы в этом плане более действенны.

— Я хочу увидеть, как в твое сердце загонят серебро, — я опустила руку с самодельным крестом, — хочу запомнить, как погаснут твои глаза и услышать последний вздох. Это воспоминание станет не кошмаром, а сладостным сном.

Тём поднял голову, посмотрел на меня и совершил невозможное. Улыбнулся. Не притворно, а так, что в его неподвижных и равнодушных глазах зажглась искра жизни.

— Хорошее желание, — сказал ветер. — Зря я думал, что люди разучились мечтать.

Они ждали меня у перехода. Шесть опор и хранитель. Они знали, когда и с чем я вернусь. Не все, но четверо, считая Ефима, точно. На парня в форменном кителе смотреть было больнее всего. Его я всегда считала чем-то лучшим, надеждой, что не все так плохо в этом мире. Что ж, я в очередной раз ошиблась.

Машину я оставила на обочине, совсем как днем раньше феникс. Никто не сказал ни слова. Старик, шагнув вперед, протянул руку, и я вложила в нее жесткий задубелый, давно потерявший цвет шнурок. Огрызок веревочки, которой Сергей Гранин связал перекладины креста между собой, когда ставил первый и единственный памятник на могиле своей жены и сына. Староста сжал его в кулаке, закрыл глаза, прошептал несколько слов и удовлетворенно кивнул. Недостающая часть амулета найдена.

— Как догадалась? — Ведьмак передал находку Алексию, и тот, щелкнув пальцами, спалил ее за долю секунды.

— Монета должна на чем-то висеть, — ответила я.

— Она и висела. Я сам сорвал, — проклятый полетел ближе.

— Не сомневаюсь, — пробормотала я, — вы говорили о шнурке! Слова «шнурок», «шея» и «сорвал» в одном предложении — это перебор. Нет, — я подняла руки, когда бес угрожающе качнулся в мою сторону, — я не сомневаюсь, что любой из вас смог бы сорвать хоть шнурок, хоть пеньковую веревку, с шеи человека, правда, попутно сломав ее, а, по вашим словам, Сергей умирал на алтаре долго.

Не к месту вспомнился первый доверенный мамой ключ от… нет, даже не от квартиры, от комнаты в коммуналке. Мне повесили его на шею на кружевной тесьме для сохранности. Тогда-то бабушка Зоя и выдала фразу о незадачливом воришке и оторванной голове, если уж украдут ключ, то вместе с башкой. Тесемка, действительно, была крепкой, уверена, шнурок не слабее.

— Допустим, — феникс нахмурился, — как ты узнала, куда Сергей его спрятал?

— Он не прятал, — я застегнула куртку под горло, — ключник сказал, что Гранин «связал крест». Не думаю, что он готовился заранее. Он пришел на могилу жены и сына. Крест — это спонтанность, иначе вместо двух кривых палок, были бы ошкуренные и сколоченные доски. «Связал» — слышите? Чем? Тем, что могло быть у него с собой, в кармане, на шее. Ботинок тогда не носили, а в валенках шнурков нет. Предположение, не больше. Но оно оказалось верным.

— Что ж, — староста кивнул, — теперь, когда проблема решена, ничто не мешает нам установить периметр.

Интонация отчего-то вышла вопросительной, и смотрел он так, словно я в любой момент могла отказаться, словно он ждал этого. Они ждали. Может, и стоило. Но я кивнула.

— Твой амулет? — с облегчением спросил старик.

Я полезла в карманы, сегодня я не столь подготовлена, хотя… почему бы и нет. Еще с прошлой осени у меня валялась горсть мелочи. Не глядя, я достала первую попавшуюся монетку. Это оказалась большая пятирублевка. В прошлый раз тоже была пятерка, но копеек. Ставки растут.

— Шутишь? — не поверил Семеныч.

Я повторила слова проклятого:

— Какая разница, что это будет?

Спорить никто не стал, судя по тому, как мохнобровый вращал глазами, ему как раз очень хотелось.

Мы выполнили приказ Седого в этот же день, до заката. Вихрь за спиной ведьмака собрался семь раз, прошел через тела опор и амулеты. Сегодня исключений не было. Заклинание миновало меня, вызвав дрожь испуга и отвращения. Магия прошлась по телу ржавыми граблями, гадкое, но, слава святым, короткое ощущение.

Я держала на ладони горячую монетку, пока старик объяснял, что надо сделать для активации защиты.

— Дай, — прогудел голос над головой, не дожидаясь ответа, бес схватил амулет. Кругляшок металла крутанулся меж внезапно отросших острых тонких когтей, на тон светлее сформированных из черного дыма пальцев. Один из этих эфемерных когтей на секунду погрузился в металл. Я пискнула от неожиданности, как монетка уже вернулась обратно на ладонь, в верхней ее части светлела аккуратная дырочка с оплавленными краями. — Так лучше.

Бес отвернулся, потеряв ко мне всякий интерес, и, не слушая объяснений ведьмака, вылетел со стежки, быстро нагнал пытающийся отступить от опор лес и растворился в безвременье. Как сказал староста, тропы проклятых.

Гости ко мне пришли вечером, когда солнце давно село, а бабка спала. Я валялась на кровати, то и дело дотрагиваясь до монеты, которая теперь висела на тонкой цепочке на шее. Пришедшие были столь вежливы, что постучали и дождались, пока я открою, правда, на этом дань этикету была исчерпана.

— Рассказывай, — вместо приветствия сказал целитель, проходя в комнату и по-хозяйски усаживаясь на стул.

— Что рассказывать?

— Все, — рыкнул бывший водитель, огляделся и, так как второй стул заняла с вежливой улыбкой Тина, остался стоять, скрестив руки на груди. Да, в гостиной явно не хватает перенесенного в подвал дивана.

— Что еще узнала? — обозначил свой интерес Константин. — Старики темнят, шепчутся, вызывали Ефима и Михара, да тот не явился. После возвращения охотника, объявили общий сбор на выходе. Тебя встречали, правда, без цветов и оркестра.